Крамнэгел

— Такое дело… дело об аресте этого… как его… ну, начальника полиции Крамнэгела… это, значит, позор, чтоб их так и разэтак… Будь по-моему… по-моему… я б уж показал этим… этим красномундирникам…[20] как трогать наших! Мы, ей-же-ей, знаем, что такое справедливость красномундирников, а? Спросите хоть генерала Вашингтона! — заявил генерал Камбермор в ходе телевизионного интервью, раскрасневшись от гнева, и, как принято выражаться, оттого что выкушал лишнего. Этого заявления оказалось достаточно, чтобы разжечь страсти наиболее экстремистски настроенных элементов в Городе, тех мужчин и женщин, пресная жизнь которых была напрочь лишена каких бы то ни было острых ощущений.

Группа этих экстремистов (во всяком случае, все подумали на них, поскольку полиция не спешила выдвинуть свою версию) подложила бомбу в британское консульство в Хьюстоне, оказавшееся ближайшим к Городу британским представительством. Бомба взорвалась, ранив прислугу-негритянку, которая несла из буфета кофе и пирожные. Как раз в это время местное отделение процветающего и способствующего просвещению торгового дома «Сакс и Фриденберг», раскинувшего сеть гигантских универсамов по всему Югу и Среднему Западу Соединенных Штатов, приступило в Городе к проведению Недели британских сыров, с целью помочь британской торговле и показать этим французам, что на них, черт побери, свет клином не сошелся. Однако выставка-продажа сыров, для украшения которой из Англии прислали типичный лондонский автобус и четырех «бифитеров»,[21] закончилась плачевно. «Чеддеры» и «Чеширские», «Уэнслейдельские» и «Кэрфиллы» вылетали из разбитых окон вперемешку с британскими флажками и портретами королевы. Автобус перевернули и подожгли, а бедным старикам «бифитерам» изрядно намяли бока. Британское консульство в Хьюстоне отправило в Лондон депешу, рекомендующую министерству иностранных дел воздержаться от дальнейшей посылки в США автобусов и сыров вплоть до нормализации обстановки. «Бифитеров» же отослали обратно в Тауэр через Монреаль.

Когда известия об этих событиях достигли тюрьмы, авторитет Крамнэгела вырос до небес. В глазах заключенных он превратился в таинственную личность, и замкнутость его стала вызывать благоговейный трепет. Ведь не каждый день британской тюрьме выпадает честь принимать человека, способного вдохновить бунт на расстоянии пяти тысяч миль. На тюремщиков это все произвело впечатление, пожалуй, еще более сильное, чем на заключенных, и, будучи как-никак хозяевами положения, они реагировали не молча, а с юмором — правда, не без оглядки. Лед был сломан, и они уже начали относиться к Крамнэгелу не столько как к преступнику, сколько как к человеку, которому просто не повезло.

Даже священник подошел к Крамнэгелу и сказал:

— Я прочел в газете, что ваши сторонники в дальних краях поднялись с оружием в руках.

— Наверное, мой бог услышал мои молитвы, — отрубил Крамнэгел и удалился такою царственной походкой современного Лира, что за его спиной почти явственно возникла фигурка пожилого шута, натягивавшего священнику нос.

Сидя в своем кабинете, сэр Невилл искренне и с детским упорством надеялся, что хулиганы уничтожат побольше британской собственности и докажут тем самым правоту его точки зрения. Погром, устроенный на ярмарке сыров, — платформа для демарша неубедительная, и даже перевернутый автобус вряд ли привлечет к себе особое внимание во времена, когда каждый день по всему миру переворачивают сотни автобусов то недовольные водители, то возмущенные студенты, то разозлившиеся пассажиры, то разъяренные мусульмане, то объявившие крестовый поход католики, то праведные протестанты, то скорбящие евреи — любая из миллиона сект, групп и фракций, имеющая повод для недовольства. Что же до избиения «бифитеров», то тут газеты явно преувеличили, дабы придать делу побольше пикантности, в действительности же им намяли бока не больше, чем при прохождении через Тауэр обычной группы американских туристов.

И все же сэр Невилл развил в обеденный перерыв бурную деятельность, выпив коктейль в одном клубе, пообедав во втором и выпив кофе в третьем, и в каждом из них старался коснуться в разговоре дела Крамнэгела. Как часто бывает в Англии, его собеседники, которые пользовались репутацией хорошо осведомленных людей, по большей части отвечали: «О, а я этого и не заметил. На какой, говорите, странице?» Или: «Что ж здесь удивительного? Провинция, она и есть провинция!» А затем, не веря ушам своим: «Где, где это произошло?»

С одним или двумя собеседниками сэру Невиллу повезло больше, чем с другими, но в целом орешек оказался чересчур крепким. Слишком незначителен был ущерб от бунта, и слишком уж незаметен был Город Крамнэгела. Другое дело, случись это все в Нью-Йорке или еще лучше — в Вашингтоне…

Как уныло подытожил потом результаты сэр Невилл в разговоре с сэром Аароном:

— Раньше говорили: «Слишком мало и слишком поздно». А теперь надо сказать: «Слишком мало и слишком далеко».