Рубахи на спинах мужиков уже взмокрели, прилипли к лопаткам. Шли они плотно, словно журавлиный косяк, и взмахи рук чем-то напоминали взмахи крыльев, потому что над густым травостоем уже зарождалось марево, раздваивая косарей. Андрей пристроился к косяку, но мужики тут, словно по команде, остановились, опершись на косы. Прямо к ним, топча и путая траву, наметом скакал Прошка Грех. Он бочком держался в седле и что-то орал, потрясая костлявой рукой. Надутая ветром рубаха, казалось, сейчас поднимет его из седла, как воздушный шар, и понесет над лугом. К старости Прошка иссох, как вяленый карась, стал прямым, туго гнущимся, но здоровья от этого лишь прибавилось. Теперь он напоминал майского жука: хоть сапогом наступай — в землю уйдет, а жив будет.
— Мужики-и-и! — кричал Прошка, тараща глаза и едва удерживая распаленную лошадь. — Карау‑ул, мужики!
Косари сгрудились. Андрей бросил литовку и побежал к толпе.
— Свободненские штанину косят! — проорал Прошка. — С утра расчали, супостаты! Уж до колена вымахали!
Мужики взроились, кто-то взметнул над головой косу:
— Аида! Пошли!
Ему воспротивились:
— Пускай шпарят! Вытурим, а нам подмога!
Но распаленные работой косари уже двинулись за Прошкой, забыв, что топчут травы. Андрей побежал следом, удерживаясь, чтобы не оглянуться: где-то у реки тарахтела косилка отца.
Свободненские всполошились. Их было больше числом, но каждый косил сам по себе, с бабами и ребятишками, урвав кусок чужого покоса, поэтому при виде березинских весь луг разом пришел в движение. Люди сбегались со всех сторон. И если бы не орущие бабы, не ребятишки разных возрастов, сгрудившиеся за спинами свободненских мужиков, схватка случилась бы немедленно. Однако березинские замялись, нерешительно переглядываясь, выступили на кошенину и остановились. Сдерживало еще и то, что в руках были косы.
Началась перепалка.
— Уходите подобру! — шумели березинские. — Не трожьте чужого!
— А то ваши покосы? Ваши? — огрызались свободненские. — Ишь, набежали хозяева!
— Нашего барина! Убирайтесь!
— То-то, что вашего барина! Да не ваши! С барином и говорить станем! Позахватал все угодья — шагу не ступишь!
— Вам-то кто не давал? Брали бы, когда некось была!
— Вас не спросили!
— Катитесь, пока ходуля не посрубали! — грозились хозяева.
— Привыкли барину зад лизать! — дразнили захватчики. — Крепости нет давно, а вы крепостные!
— А вы-то, вы? Кому зад лижете?
— Мы — свободные! У нас бар сроду не было! Сами себе хозяева!
— Потому и на чужое рот разинули!
— Вон умные люди сказывают, скоро весь народ подымется и бар под зад мешалкой!
— Вы слушайте больше! Потом они вас и на самого царя подымут! И пойдете, как овцы за бараном!..
Казалось, от перепалки страсти раскалятся, и та сторона, у какой не хватит слов, пойдет врукопашную, но выходило обратное: ярость постепенно истрачивалась, успокаивалась кровь в жилах. Мужики смурнели, переминаясь, и мощный бабий хор за спинами свободненских вял на глазах; там уже лузгали семечки и давали оплеухи колготящимся ребятишкам. Впервые из всей истории стычек между сторонами назревала непривычная, растерянная заминка, и никто не знал, что делать дальше. Обе стороны, как быки, упершись рогами, стояли друг против дружки и не желали уступать.
Андрей понял, что драки не будет, и ощутил даже какое-то разочарование. А сколько сил кипело в мужиках, пока шли по болоту! Распаленный их гневом, Андрей готов был один кинуться в схватку и чувствовал, как от нетерпения и холодящего предчувствия страшного начинают подрагивать руки, будто он снова очутился в кругу, за которым беснуется нечистая сила. Что же стряслось с мужиками? Куда исчезли их решимость и отчаяние? Теперь они стояли, опершись на косы, и часто поглядывали вдоль штанины, откуда должен был появиться предупрежденный Прошкой барин Николай Иванович. Вон уж кто-то сел, а другой прилег на свежескошенный, пухлый ряд. Свободненские тоже расслабились, достали кисеты, и скоро голубой дым потянулся с обеих сторон. Андрей наконец огляделся и вспомнил, что в конце этой штанины есть старый кедр, на котором однажды они с отцом ночевали. Когда-то давным-давно у кедра срубили вершину, и развившиеся шесть сучьев превратились в отдельные толстые стволы, образуя купол. Отец натянул между ними веревки, привязал к ним войлок, и получилась чудесная постель. Захотелось глянуть, цела ли она, не нашли ли ее свободненские мальчишки, однако отходить от своих было еще опасно. Андрей угадывал это по тому, как пусто было четырехсаженное пространство, разделяющее стороны. Лишь мальчик лет трех в рубашонке до пят бегал босиком по стерне, пытаясь накрыть ладошкой голубую бабочку.
— Вот Алексей Иваныч хороший барин был, — услышал Андрей почти совсем мирный голос. — Барин как барин…
— Бар хороших не бывает! — заявил мелковатый мужичок из свободненских по имени Дося. — Все кровососы!