Крамольные полотна

Придерживаясь рукой за узду несчастного ослика, еле передвигает ноги еще один священник. На нем башмаки с пряжками и шелковые чулки. Его, вежливого и изысканного, допускают в свое общество местные дворяне. Может быть, со временем он благодаря своим связям и епископом станет, этот понаторевший в светских беседах на духовные темы кюре. Потупив взор, стыдливо опустив голову, бредет он, тоже пошатываясь.

Немного поодаль — остальные собутыльники. Чуть ли не падает, одолел-таки хмель, старикан священник, размахивающий в пьяном кураже тростью. С врагами господними затеял он, что ли, драку? И, если бы не душка семинарист, обеими руками подхвативший его сзади, грохнулся бы, наверно, сердечный, прямо на дороге, да еще как!

И уж совсем хорош последний из веселой компании. Отделившись от всех, бросив в сторону шляпу, шагает он, как солдат на марше, прямо вперед. Но и его одолевает зеленый змий: ему ведь только кажется, что он идет прямо и пристойно. Выкинув вперед руку, как бы отстраняясь от всех, с грубыми, словно топором вырубленными чертами, он недоволен своими товарищами: эк их всех развезло! Жестко, сурово его лицо — этот из тех священников, которые знают только одно: «Вне церкви нет спасения. Бейте всех, бог узнает своих».

…Ясный солнечный день, сочная зелень деревьев и карикатурные тени на дороге. Движется развеселая компания. А сзади несколько служанок несут в корзинах снедь — может быть, господа захотят подкрепить свои силы?..

Сценка разыгрывалась в совершенно определенном месте, в окрестностях Орнана, у холмов Боннво, неподалеку от поворота, где, врезанная в дерево, стояла неоднократно видевшая такие шествия статуя мадонны. И не только мадонна, но и все окрестные крестьяне могли бы засвидетельствовать, что именно так, и частенько, возвращались с духовных совещаний их пастыри. И даже поименно могли бы назвать их всех.

Смех убивает — эту простую истину Курбе знал хорошо. Недаром у него так весело хохочет, буквально покатываясь в совершеннейшем восторге, старик крестьянин у обочины дороги. Еще бы! Уж очень занятно поглядеть на компанию бездельников и лицемеров, которые на словах проповедуют одно, а на деле сами же первые забывают свои проповеди. И в совершеннейшем ужасе, с широко раскрытыми глазами, в отчаянии прижав к груди руки, кинувшись на колени, взирает на происходящее жена крестьянина. Она еще верит, и поэтому так тяжко глядеть ей на это шествие.

Курбе не достиг бы цели, если бы просто сделал зарисовку с натуры. Разнообразие типов священнослужителей, разнообразие характеров, глубина обобщения — вот что присутствовало в этой написанной рукой мастера сатирической сценке, и смысл ее — это было ясно всем — значительно основательнее, чем простое осмеяние подвыпившей компании священников.

Картина, при всей ее непосредственности, пробуждала мысль! Быть может, именно это в еще большей степени, чем насмешка, делало ее значительной и, уж конечно, неприемлемой для тех, кто давно и прочно ненавидел Курбе.

3

Крестьяне местечка Боннво легко узнали в тучном священнике, взгромоздившемся на осла, своего Дидье, лет сорок уже мозолившего им всем глаза. Сквернослова Дидье, любителя выпить Дидье, не раз даже в церкви и на люди выходившего весьма и весьма навеселе.

Стоило теперь Дидье показаться на улице, стоило только кому-либо увидеть его громоздкую фигуру с огромным животом, как немедленно сыпались остроты, вокруг все начинали хохотать. В конце концов Дидье пришлось оставить свой приход. В один прекрасный день жители Боннво избавились от него. Прощание было несколько бурным: в тележку, в которой уезжал развенчанный художником поп, летели камни. Крики: «Скатертью дорога… Береги живот!» — и взрывы хохота сопровождали взбешенного священника до самой околицы. Особенно радовался изгнанию Дидье дядюшка Пуло, тот самый крестьянин, которого Курбе изобразил на своей картине.

Но, пока жители Боннво так непосредственно высказывали свои чувства (дело в том, что эскиз картины Курбе выставил вместе с тридцатью другими своими работами в январе 1863 года в Сентонже и его видели многие), в столице назревал скандал. «Возвращение с приходского совещания» не только не было, как мы уже говорили, принято в Салон, но, вопреки традиции, его запретили показывать и с отвергнутыми картинами.