Он забрал себе мой большой дом в лесу, а меня бросил гнить в погребе без солнца, без луны, надеясь, что со временем я переменю свое решение. Десятилетия ползли одно за другим, а я жил, питаясь одними улитками да гнилой водой. Я усох, стал бледной тенью самого себя, но мой дух не был сломлен. Даже тогда я знал, что, сумей я продержаться и выстоять, время для мести придет.
Он не стал дожидаться, пока подчинит себе мешок. Его одержимость этим святым росла, и, хотя Николай умер больше тысячи лет назад, Бальдр облачился в его одежды, украл его имя, отрастил длинные седые волосы и бороду, не замечая, как он смешон в своем подражании мертвому святому.
Он не знал удержу, предавая Древних, предавая свое собственное наследие. Пусть я был в заточении, но традиция святок все равно продолжала жить в этих землях. Однако это стало меняться, когда Бальдр начал свое правление, когда он принялся повсюду навещать дома на Рождество, притворяясь святым Николаем, раздавая подарки и благословения, проповедуя свое лжеучение. Ему было мало просто узурпировать зимний солнцеворот – он не успокоился, пока все, что касалось Йоля, не оказалось похоронено, забыто. Он прилагал все усилия, чтобы заставить людей забыть – забыть, откуда взялась эта традиция, забыть Йоль и Повелителя Йоля.
И как легко ему удалось их одурачить, заставить есть яд у него с руки! Потому что когда Бальдр был среди смертных, как легко он играл роль добряка-святого – будто он был для нее рожден. Они тянулись к нему, внимали его речам о любви и доброте, а он играл на популярности бога Иисуса Христа. О, он стал мастером управления толпой! Он печатал и распространял повсюду сказочки о своих добрых делах, и вскоре слава его распространилась повсюду, как и христианство.
Но все это было ложью, одной большой ложью, потому что, проповедуя христианские добродетели, он одновременно старался проникнуть в глубины магии Древних. Из своей камеры я видел, как он открывает заново самые темные искусства, втайне совершая те самые вещи, которые он во всеуслышание проклинал как ересь и ведовство. Это он пытался, все время пытался разрушить чары мешка Локи. Уже тогда он понял, что дело в крови, и чуть не выжал меня до последней капли, пытаясь управлять чарами с помощью моей крови. Он выследил последних из Древнего народа – в основном эльфов, но была и пара гномов – и приставил их к работе, заставив служить его целям. Он укрепил мой лесной дом, выстроил башни и каменные стены, увенчанные острыми пиками, расширил погреб, превратив его в подземелье, где он занимался своим злобным ведовством. И, пока я гнил по его милости под землей, он…
Крампус остановился, замолчал и поглядел на человека. Голова Джесса упала на бок, глаза были закрыты; дыхания не было слышно вообще.
– Похоже, я тут с самим собой говорю, – Крампус скрестил руки на груди и хмыкнул. Он поглядел вокруг, на мертвых, и потянул носом, наслаждаясь запахом крови. Как это было хорошо – снова убивать злодеев. Уже тысячу лет он не чувствовал себя таким живым. Он подумал об еще одном плохом человеке, о котором говорил Джесс. «Кто этот злодей, Джесс? Этот Диллард? Правда ли, что за свои черные дела он заслуживает смерти? Мне, например, хотелось бы знать».
Он ткнул Джесса когтем. Джесс никак не отреагировал. Крампус наклонился поближе, понюхал его и улыбнулся:
– Твой дух силен, Джесс. Все еще держишься, хотя должен был бы уже умереть, – он посмотрел на его изуродованные руки. «Жаль терять человека с даром музыки». – Хотел бы ты пойти со мной, Джесс? Хотел бы убить Дилларда своими собственными руками?
Джесс не отвечал.
Крампус побарабанил пальцами по наконечнику копья.
– Да, думаю, хотел бы. Да, да, совершенно определенно хотел бы.
Он взял руку Джесса и укусил его в запястье.
Глава десятая
В костях
Песня… Откуда-то издалека… «Сердечко мне разбила». Джесс решил, что он, наверное, оказался в аду, потому что в раю его никогда бы не стали так мучить. Он открыл глаза. Ад довольно сильно смахивал на кабину пикапа. Джесс сел, но сделал это слишком быстро, и все вокруг завертелось. Ухватившись за сиденье, он застонал.
– Скоро тебе станет получше.
Джесс обнаружил, что рядом сидит Крампус, и на лице у того играет плутоватая ухмылка.
– Твою мать, – сказал Джесс, пытаясь сфокусировать взгляд. – Ты все еще здесь.
У него страшно кружилась голова, и он подумал, что, должно быть, еще немного пьян. Он заметил, что Повелитель Йоля держит на коленях копье и мешок.
– Ты не пристегнулся.
– Не пристегнулся?
– Куда мы едем?
– Убивать Бальдра. Твои друзья решили поехать с нами.
Джесс сморгнул, протер глаза и разглядел, что машину вел не кто иной, как Чет. Вот только этот Чет был не совсем Четом. Он был Бельсникелем, или, по крайней мере, быстро таковым становился: его кожа вся была усыпана темно-серыми пятнами. Еще кто-то, Джесс не мог понять кто, ехал рядом с Четом на пассажирском сиденье. Человек оглянулся, и Джесс узнал Генерала; его кожа тоже изменилась, а глаза горели оранжевым. Вид у него был донельзя испуганный.