Крапивник

Стоило бы осудить папин подход к «наблюдению» за мной: нельзя позволять ребёнку вылизывать чужого человека. Но, в принципе, не отравилась же я.

— Господа, господа, — девица-секретарь выскочила из конференц-зала. — Через пять минут начинаем.

Она скрылась, а люди в коридоре стали суетиться.

— Всё, мне пора бежать, — Эд вернул меня отцу и схватил бумажки.

— Да, мне тоже пора, — кивнул папа и хлопнул приятеля по плечу. — Рад был повидаться.

— И я, — Эд коротко улыбнулся.

Друзья разошлись в разные стороны.

Я чувствовала, что Эд сомневается, заходя в аудиторию. Ему казалось, он делает что-то не так, не то поставил приоритетом, но откуда-то из глубины сознания пробивалась мысль: "Да, сейчас с семьёй не получается. Сейчас не до этого — с собой бы разобраться. Ничего, сейчас я вылечусь и займусь этим вопросом. Всё будет хорошо, когда я вылечусь. Когда стану как раньше. Магом. Полноценным магом".

И снова произошёл скачок. Эдмунду двадцать шесть и по его разработкам проводятся первые попытки снятия печатей.

После всего пяти удачных опытов Эд сам оказался на операционном столе.

Короткие моменты уступили место длинному воспоминанию. Юноша, ну или уже скорее мужчина, открыл глаза на больничной койке. Рядом дежурила девушка в белом медицинском платье. Заметив, что пациент пришёл в сознание, она склонила над ним голову.

— Профессор? Вы меня слышите?

— Да… — выдавил Эдмунд. Его подташнивало, голова кружилась, и болело всё тело. — Как… операция?

— Печать частично сняли, проводимость резервуара чуть ниже расчётных параметров, и в процессе получился небольшой разрывчик, поэтому эту часть источника пришлось не распечатывать. Как вы себя чувствуете?

— Как говно, размазанное по стене. — Эд скривился, пытаясь принять более удобное положение, и рыкнул на девушку. — Так и будешь тут торчать или сходишь кому-нибудь сообщишь, что я не сдох?!

— Да, сейчас, только термометр поставлю, — девушка тронула лоб пациента и, вложив ему подмышку градусник, выскочила из палаты.

Эдмунд, стиснув зубы, повернулся на бок, надеясь увидеть на подоконнике горшок с цветами, какие иногда бывают в палатах высококлассных лечебниц, но его не оказалось.

Снова завалившись на спину, мой учитель зажмурился. Он знал, что колдовать после операции нельзя, но сосредоточился на источнике, вытягивая из него энергию, дёрнул пальцами левой руки.

Старательно вслушавшись в чувства учителя, я почувствовала лёгкое покалывание в подушечках пальцев, схожее с применением магии после долгого перерыва. Эд открыл глаза, боясь поверить своим ощущениям. Получилось.

Под пальцами дёрнулась простыня. Под ней что-то шевелилось.

Эд ослабшей рукой уцепился за ткань и потянул, заставляя кусочек сползти на середину постели.

Глядя в потолок, Эд не мог видеть что возникло у его руки и я тоже, но ощупывая это, Эд начал нервно смеяться — его руку обжигала крапива.

Смех становился громче секунда за секундой, растения стали пробиваться из всех некаменных и неметаллических поверхностей: из матраса, деревянной тумбочки, двери и подоконника.

Слегка нервозный смех сменился маниакальным хохотом.

В этот момент появились медсестра и врач. Они что-то говорили, обращаясь к Эду, но бьющийся в истерике мужчина ничего не слышал. Врач убирал выращенные моим учителем растения, но они появлялись вновь и вновь, сопровождаемые криком и воем. Теперь не боли и отчаянья, а облегчения и искреннего счастья.

Замелькали короткие воспоминания. Эд долго проходил реабилетацию, не потому, что операция была проведена с ошибкой, хотя и поэтому тоже, но в основном по одной простой причине: он постоянно колдовал. Плевав на советы врачей и собственное понимание неправильности такого поведения. Из-за постоянной боли, спровоцированной нарушением режима, Эдмунду приходилось экспериментировать с обезболивающими, и за время болезни он обнаружил много комбинаций, более эффективных, нежели те, что использовались раньше.

Я, как мне показалась, минут пятнадцать наблюдала отрывки его жизни, где он выполнял при помощи крапивы даже самые базовые действия: готовил, стирал, убирал, даже держал ложку или стакан… Часть этих действий ему действительно было трудно сделать самому, но некоторые, например, надевание сандалий, были просто капризом. Ну… не уверена, что могу его за это осуждать.

Всё это время по башне бродил кот по кличке Тим. Рыжий в бежевую полосочку. Огромный, почти как собака, и до неприличия солидный. Даже не толстый, а именно солидный, будто с утра до ночи пахал на тяжёлой работе, а вечером хорошо питался, чтобы наращивать мышцы. Думаю, Эд подкармливал его чем-то для усиления роста. Судя по тому, что я его не видела, этот кот уже умер.

— Эй, Крапивник, — цепь воспоминаний резко затормозила, перед нами с Эдом, уже восстановившимся к тому времени, возник Аслан. — Пошли копать поле. Все скоро соберутся.

Воспоминание дрогнуло, показывая, как уставший к полудню Эдмунд, вручил крапиве лопату и опустился на выращенный из неё же стул, благодаря человечество за изобретение плотной ткани, через которую растения не жалили его.