Крапивник

Губы неплотно закрылись и в темноте на едва видимых краях передних зубов появились желтые блики.

Я сдвинула мягкий локон, прикрывающий ухо. Эд вздрогнул. Наверное, подумал, что по нему какой-нибудь жук ползёт.

Склонившись к тёплому плечу, я осторожно приложила к нему щёку, обнимая спящего Эда. Он фыркнул, но дёргаться не стал.

Я погладила предплечье, покрытое короткими чёрными завитками волос и прикрыла глаза. Сидеть в такой позе было категорически неудобно, но уютный полумрак, мерное сопение дорогого человека и приятная, ненавязчивая смесь запахов мыла, одеколона, трав, спирта и вековой пыли брали над разумом верх.

Я могу так сидеть пока шею не сведёт…

Бульон стынет! Я резко села, вспомнив о чашке. Эд вжал голову в плечи, жмурясь и что-то испуганно бормоча сквозь дрёму.

— Ш-ш-ш… — я машинально принялась гладить его спину и волосы, успокаивая потревоженный сон. — Я здесь.

Дыхание выровнялось, Эд снова тихонько засопел.

Ну и зачем я это сделала? Мне ведь наоборот, нужно было его разбудить и напоить бульоном. Но прежде, чем сделать это…

— Знаю, ты не был бы рад этому, и у меня нет оправдания этому поступку, но ты же не обидишься, правда? Особенно если ни о чем не узнаешь.

Я наклонилась к светлому лицу, собираясь поцеловать Эда.

Несколько секунд я просидела в таком положении — согнувшись и почти касаясь уголка приоткрытых губ — но так и не поцеловала. Пожалуй, это было бы неправильно с моей стороны… тайком к нему приставать к Эду. Он был бы против — я это знаю — так какое имею право позволять себе лишнее?

Я села ровно, поправила волосы, расправила юбку и принялась мягко тормошить Эдмунда.

Он повернулся на спину, над нами вспыхнул шарик белой энергии. Глаза цвета мокрой брусчатки секунду смотрели на меня пустым бездумным взглядом.

— Цифи? Что случилось? Тебе плохо?

— Нет, нет, не беспокойся, — рука сама потянулась к предплечью, чтоб погладить. — Я принесла тебе бульон.

— Какой ещё бульон? — Эд сел, протирая лицо. Он пока не до конца проснулся.

— Говяжий.

— У нас был говяжий бульон? Ты вечером суп готовила?

— Нет, только собиралась, — соврала я. Не говорить же в самом дела, что только что его закончила.

Пока до полусонного сознания доходили мои слова, я отдала Эду чашку.

— Пей.

Эдмунд заглянул в полученную посудину:

— Сколько времени, Цифи?

— Около четырёх утра, а почему ты спрашиваешь?

— Пытаюсь понять, — темные глаза подозрительно сощурились. — Если бульон был уже готов, ты до четырёх утра его грела?

Я не ответила.

— Или всё-таки варила, а?

Отвела взгляд. Не только я вижу его враньё, но и он моё.

— Пей уже. Всё и без твоей болтовни давно остыло.

Эдмунд отхлебнул.

— И чего ты так напрягалась? — уточнил Эд, одарив меня таким взглядом, будто я непрошибаемая дура.

— Если так беспокоишься о моём режиме, — я поднесла руку к лицу Эда и большим пальцем стёрла прилипший к его губе укроп. — Не болей. И мне не придётся готовить тебе бульон посреди ночи.

Он промолчал. Неспешно пил, глядя куда-то в стену. Я терпеливо ждала, от скуки наблюдая за каждым его движением.

— Спасибо.

— Ну наконец-то ты додумался это сказать.

Я невольно расплылась в улыбке.

Бывший жених допил бульон и отставил чашку. Положил руки на одеяло. Мой взгляд, всё время следовавший за движением, опустился к его животу:

— Знаешь, я только что обратила внимание, но у тебя пузо.

Красивые большие глаза наполнились удивлением. Эд посмотрел на своё тело. Живот никак нельзя было назвать толстым.

— Пузо?

— Ну, смотри, — я поднесла руки и, сжимая большой и указательный пальцы, постаралась собрать жирок в складочку. — Тебя, конечно, назвать мускулистым… едва ли правдоподобнее, чем "жирным", но всё-таки в юности что-то отдалённо похожее на пресс у тебя просматривалось, а сейчас прослойка жира его перекрывает, и живот получается совершенно ровный, — меж пальцев, наконец, оказалась зажата складка. — А значит, у тебя пузико. Маленькое, но есть. Видишь?

— Так и говори: Эд, ты жиробас. Вот Роланда я так не раскармливала. Ишь, какой! Хряк на убой, — Эд шмыгнул носом и сам взялся за живот, моментально собирая более крупную складку и продолжая излагать саркастичные комментарии. — Как ещё пол не провалился.

— Ты обиделся, что ли? — я с нежной улыбкой оглядела этого "хряка".

Эдмунд был свыше наделён прорвой замечательных талантов, но его величайшим даром было «есть и не толстеть». Правда, вместе с возможностью набирать массу жира, ушла и возможность для набора мышечной — о мускулатуре атлета оставалось лишь мечтать.

— Ты не хряк. Ты симпатичный, — я ни сколько не лукавила.

Широкие плечи, тонкая талия. Мышцы и жилы местами заметно проступают.

Ещё совсем чуть-чуть, буквально пару килограмм мышц тут бы не помешали, но без них, как на мой вкус, не сильно хуже.

— И, кстати, Роланда я раскормила сильнее. Не дуйся.

— Я не дуюсь, — Эд улыбнулся.

Я тронула его лоб. Тёплый, наверное, температура спала не до конца.

— Тебе холодно?

— Нет, — что-то странное было в голосе.

Из приоткрытого окошка потянул ветер. Загасил свечу.