– Ах, сволочь… Ты еще жив! – крикнул из-за камней старший сержант, и сразу послышался удар по чему-то металлическому, потом звук падения этого металлического на камни. Борис Анатольевич догадался, что Семисилов ногой выбил у кого-то из рук автомат.
И вслед за этим раздался стон.
– Что там, Родион? – спросил, вставая, старший лейтенант.
– Эмир наш… Уважаемый Бабаджан Ашурович… Третье ранение в задницу получил. И пинок туда же заработал. Весь башмак мне кровью испачкал..
– Второе ранение… – поправил Самоцветов, шагая вперед и включая тактический фонарь. – Ты же ему только одну пулю пустил.
– А потом, когда он убегал от нас, и вторую. Во вторую половину. А теперь ему, похоже, несколько осколков туда же угодило. Долго сесть не сможет, хотя ему и жить осталось недолго…
Бабаджан Ашурович что-то прорычал, и Самоцветов направил слепящий луч фонаря на этот рык. Эмир зажмурился и закрылся от света рукой, но ему, видимо, любое движение доставляло боль, и он опять зарычал по-волчьи. Волки, когда не могут убежать от волкодавов, всегда рычат и скалятся. Специалисты-кинологи утверждают, что оскал и рычание волка, как и собаки, – это признак трусости. Наверное, эмир и правда боялся. По крайней мере, об этом говорили его бегающие глаза. И еще он поймал взгляд старшего сержанта, который при свете фонаря рассматривал его пустые ножны. А сам эмир уже увидел, что к ножнам старшего сержанта прикреплен еще один нож. Ничем не прикрытую рукоятку он легко узнал.
На лежащих в разных позах грузинских пограничников никто не обращал внимания. Хотя, наверное, Самоцветов и обратил, но отвернулся с безразличным видом. Он понимал, в какой конфликт попал, и надеялся, что все обойдется «дипломатическим матюгальником» без вмешательства посторонних сил, которые очень пожелают вмешаться[9]
…Глава двенадцатая