Краса русской армии братья Панаевы

Наконец, Лев Аркадьевич догнал полк и обнял брата Гурия, который ему описал подробности гибели Бориса. Через две недели после кончины Бориса пришел черед и Гурия. Подвиг Гypия, за который он награжден Георгиевским крестом, заслуживает особого внимания. Прорвав первую линию австрийцев, он под огнем переплыл Днестр, при этом под лошадей пришлось подвести бревна. Выскочив на противоположный берег, он попал под огонь с близкихъ дистанций. Он - глухой, ориентируясь только глазами, прорвался через цепь и мимо резерва. Один гусар был ранен и убита лошадь. Чтобы подобрать раненого Гурий соскочил с коня, наскоро перевязал и поднял на седло. Во время этих его действий австрийцы поступили очень благородно и не стреляли до тех пор, пока всадники не поскакали дальше. Когда, доставив донесение, он узнал, что вызванная на помощь дивизия может выступить только к ночи, он вторично, уже с одним вестовым, прорвался сквозь расположения австрийцев и принес извecтиe, что помощь идет и что, если удастся удержаться на теперешних позициях с теми ничтожными силами, которые у нас были, то за это будет благодарна вся Россия. Это не входило в его задачу; Георгиевский крест был ему уже обеспечен, и он мог возвращаться сравнительно безопасно со штабом идущей на помощь дивизии. Это показывает, что Гурий вызвался на отважное предприятие не ради награды. Убит он был черезъ две недели после Бориса.

29 августа густыми цепями наступала австрийская пехотная дивизия, при поддержкe сильного артиллерийского и пулеметного огня. Четыре эскадрона ахтырцев были пущены на них в атаку. Гурий Панаев скакал с пикой в руке. Две линии неприятеля были уже смяты. При прохождежи третьей он потерял лошадь и действовал пешим, пока не был сражен пулей и осколком снаряда в грудь. Офицеры Белгородскаго полка видели, как тяжело раненый Гурий лежал на землe, держа за узду лошадь. Страдая, он успел крикнуть им: «Пошлите матери сказать, что я убит в конной атаке». Тело Гурия нашли через несколько дней в овине, ограбленным, с уцелевшим на нем каким-то чудом родовым образом Преображения, перед которым умер Борис. Брат его, хоронивший его, как он сам хоронил Бориса, был поражен духовной красотой его лица. Как и подвиг Бориса, останется незабвенным и то мужество, с которым 33 гусара бросились в атаку на 1000 неприятелей.

И вот Лев остался один. С какою-то тихою торжественностью приближался и Лев Панаев к последнему подвигу. Он писал родным о ровном настроении своем – "и жить кажется хорошо, свидеться с близкими, поделиться чувствами - и умереть хорошо, соединиться с братьями-героями и удостоиться их венца". Его письма за эти предсмертные месяцы отражают, как в зеркале, чистую, наивную, детскую душу этого мужественного и мечтательного человека.

Ему пришлось расстрелять австрийского офицера, подло убившего около него его однополчанина и друга, и он тужит о судьбе австрияка. "Мы с Николашей Темперовым вместе выбежали на кладбище, занятое австрийцами и, видя, что они сдаются, стали отбирать винтовки. Один же из них выстрелом в голову убил Темперова. Этого австрийца я велел расстрелять, но только по горячке, и мне неприятно, так как он молил о пощаде и ограждал себя крестным знамением. Скажи об этом батюшке и попроси помолиться об упокоении души этого неизвестнаго австрийца. Он, видишь ли, поступил вероломно: перед тем, как выстрелить, махал платком и сдавался."

Сделанные им сбережения Лев Панаев назначил на помощь семьям павших гусар своего 4-го эскадрона, на икону-памятник в эскадроне и на церкви. Он писал, что "этим хочет по силе и возможности воздать Господу Богу, всегда во благовремении подававшему нам хлеб насущный и корм для лошадок. Даже там, где дважды прошла военная гроза и местами не осталось камня на камне, по истине фураж мы имеем чудом". В одном письме он делает подробнейший перечень своих желаний. Говорит об участи их "лошадок" и вещей. Его особенно заботит судьба родового образа Спаса Преображения, имевшего вид apxирейской панагии. С ним на груди был убит и Борис и Гурий, на покинутом трупе которого он как-то уцелел. Как художник, он писал: "у меня осталась заветная мечта - запечатлеть на картине подвиги братьев, особенно Гурия, так как Борис, вероятно, будет увековечен и так.

Смерть смотрела на него, еще не раненого, сильного, а он смотрел ей глаза. "Пишу тебе для твоего полного спокойствия, что, если можно выбирать смерть, то одна из самых завидных это на войне при исполнены своего долга. Вот, почему не приходится сожалеть о жертвах войны и во всех обстоятельствах видеть волю Божию и святой Промысел, который наблюдается здесь на каждом шагу в каждой мелочи".

16-го или 17-го января четвертый эскадрон Панаева захватил много пленных.