Красавчик

– Боже мой, – говорила она Борскому, – подумайте только, что будет, если он умрет! Бедная мать! Она с ума сойдет. Найти сына и потерять его уже безвозвратно! Нет. Я не могу допустить этого, и Бог не может быть таким несправедливым, чтобы разбить сердце бедной матери. Да вот, кстати, почему-то от нее нет вестей. Странно в высшей степени.

Добрая женщина беспокоилась, не получая ответа на свое письмо. В нем она подробно описала все приметы мальчика и обстоятельства, при которых нашла его. Она умолчала только о серьезном положении больного, чтобы не беспокоить напрасно мать.

Красавчик меж тем начал поправляться. Когда впервые он пришел в себя, то был страшно удивлен необыкновенной обстановкой, в которой очутился. Удивление, впрочем, было мимолетным, так как сознание еще было утомлено болезнью. Думать ни и чем не хотелось, какая-то лень овладела мозгом. Он только кинул изумленный взгляд по сторонам и тотчас же закрыл глаза… Сквозь сон он слышал какой-то шорох у изголовья, кто-то склонился над ним, обдав приятным запахом цветов, и чей-то тихий голос прозвучал далекой музыкой:

– Слава Богу! Опасность миновала.

Все это было точно во сне. Когда Красавчик снова проснулся, он был убежден, что это был сон. Проснулся он ночью. В комнате было темно, и Мишка вообразил, что он в пещере, лежит на своей постели, а в противоположном углу спит Митька.

– Митя! – позвал он и удивился собственному голосу, такой он был слабый.

Потом попробовал поднять руку и снова пришлось удивиться: рука была точно свинцом налита и еле шевелилась.

– Митя! – снова позвал он.

У изголовья шевельнулся кто-то. Слабый свет ночника скользнул по ширме, и прямо над головой Красавчика склонилось чье-то лицо. Это его озадачило.

– Где я? – спросил он недоумевая.

– Ты болен, мой мальчик, – ответил ласковый женский голос, – и тебя здесь лечат. Теперь ты уже поправляешься и тебе нужно побольше спать и нельзя разговаривать. Постарайся уснуть, милый…

Голос показался Мишке знакомым. Где-то он его слышал? Он попытался напрячь память, но она отказывалась работать… клонило ко сну…

«Завтра подумаю», – решил Красавчик, опять смыкая глаза.

С этой ночи выздоровление Мишки пошло вперед быстрым темпом. Спустя неделю, ему было позволено уже вставать с кровати.

Мишка чувствовал себя неловко по отношению к Борскому и Шахматовой. Первая встреча с Анной Иосифовной привела его в замешательство. Он вспомнил всю ложь, которую придумал тогда для нее Митька, и покраснел даже, встретившись с ласковым взглядом Шахматовой. Она поняла, в чем дело, и само собой, разумеется, постаралась и вида не подать, что заметила его состояние.

Анна Иосифовна ухаживала за ним, а художник часто навещал его. Он приходил, садился возле постели и развлекал Мишку, рассказывая ему забавные вещи. Он прекрасно умел развлекать, слишком прекрасно, так даже, что Шахматова иногда прерывала эти развлечения, находя их вредными больному.

Мишке не доставало только Митьки. Если бы Митька мог приходить к нему, то он чувствовал бы себя совершенно счастливым.

Но Митька не приходил, и незаметно тоска стала прокрадываться в Мишкину душу. Это заметила Шахматова.

– Что с тобой творится? – спросила она однажды, – чего тебе не достает?

Лицо у нее было такое доброе, внушало столько доверия, что Красавчик готов был открыть ей причину тоски. Но как было говорить о Митьке, не выдав тайну их пещеры, а с ней вместе и тайны прошлого? При одной мысли о том, что художник и Анна Иосифовна узнают вдруг, что они за птицы, Красавчик похолодел.

– Так это… ничего… – уклонился он от ответа.

Борскому он охотнее бы поверил тайну. Борский их видел в лесу и вообще ближе знал, чем Шахматова. Но кто поручится, что он сохранит секрет пещеры, не выдаст его? Тогда Митька не будет в безопасности. Нет, уж лучше потосковать немного, чем рисковать свободой друга.

Мишка и удивлялся и огорчался тому, что Митька не подает о себе вестей. Часто и подолгу он смотрел в окно на дорогу, в надежде увидеть приятеля. Но Митька упорно не появлялся.

«Боится засыпаться, – думал Мишка, с тоской созерцая пыльную дорогу. – Ведь Жмых-то не шутит тоже».

И догадка эта успокаивала его. Он вполне оправдывал друга: зачем ему рисковать, когда они увидятся через какую-нибудь неделю?