О том, что Алексу наконец-то выписывают я узнала из утренних новостей и сначала не придала этому значения. Мне хотелось проведать её, но я понятия не имела, о чём с ней говорить. Поэтому, благополучно забыв о ней на несколько дней, я полностью погрузилась в работу. Ага. Оставив депрессивные метания и творческий кризис позади, я снова начала писать песни, и мы со Скаем всё-таки начали подготовку материала для следующего альбома, проводя в студии дни и ночи. В один прекрасный (особенно бездарный) день я заехала после работы в супермаркет купить какой-то дряни, и сама не заметила, как часом позже оказалась в Палм Харбор, у двери дома Алексы. Не то чтобы она была сильно рада меня видеть:
— Линси? Ты что здесь делаешь?
— Проснись и пой, засоня, — буркнула я, кидая взгляд на её мятую пижаму и всколоченные волосы, пока неделикатно отодвигала её от двери.
— Ты надолго? Я собиралась…
— Ничего ты не собиралась, — фыркнула я.
— Ладно, может и не собиралась. — Она закатила глаза.
Мне стоило больших трудов заставить её помогать мне готовить пасту, а потом мы пили вино и смотрели «Спасателей Малибу», пуская слюни на молодого Девида Хассельхоффа.
— Это что это получается? — Вяло спросила Алекса, — мы теперь — подружки?
— Господи, нет, конечно. — Я скривилась.
А спустя две недели она позвонила в мою дверь. Мы с Керри устраивали пижамный вечер, поэтому мне стало очень неловко, когда я открыла:
— Алекса? Ты что тут делаешь?
— Ох, заткнись и налей мне выпить, у меня был чертовски тяжёлый… — протиснувшись в дверь и окинув меня взглядом, она сморщила нос. — Ты что на себя напялила?
Я тоже окинула взглядом свою розовую пижаму с кроличьими ушами и невозмутимо пожала плечами, мечтая провалиться сквозь землю:
— Мы хандрим, — и прежде чем она успела ответить, взяла с придверной тумбочки ещё одну позорную пижаму, приготовленную как раз на случай, если кто-то придет на пижамную вечеринку без своей собственной. — Присоединяйся. Не знаю правда, влезет ли сюда твой бюст.
Она фыркнула и бросила в меня пижамными штанами.
В гостиной нас ждали Керри, Алекс и Скай. Стоит ли вообще говорить, что из нас всех хорошо выглядел только Керри? Усадив Алексу на пуфик, которым прикрыла пятна крови на ковре, я плюхнулась на пол рядом и ткнув в неё пальцем, нарушила гробовую тишину:
— Это Алекса, и у неё был дерьмовый день.
Все подняли руки в приветственном жесте и в унисон сказали:
— Привет, Алекса!
А ещё через минуту тишины, наконец не выдержал Алекс:
— Позволено ли нам спросить, с каких это пор вы подружки?
Мы закатили глаза и переглянулись.
— Ох, заткнись, — сказала я.
Разумеется, это не укрылось от вездесущих папарацци, и уже через месяц мы вовсю красовались в журналах, то мило беседуя за ланчем в центре, то хохоча над чашками кофе на вынос. Топор войны был официально зарыт и похоронен, и в конечном итоге мы вернулись туда, где всё и началось — на вечеринку к Картеру Оуену.
В этот раз я приехала с Керри, превратившим меня в кинодиву шестидесятых. На мне было тесное серебристое платье в пол и белое манто из искусственного меха. Волосы были уложены в безупречную голливудскую укладку, а на губах снова была славноизвестная “Call Girl”, и хоть на улице вместо снега и мороза с самого утра стояла удушающая жара, предвещающая дождь, настроение было праздничным и чисто-рождественским.
Мне всегда нравился особняк Картера — роскошная вилла в колониальном стиле — четкими, стогими линиями, высокими окнами и старомодной террасой, спускающейся в потрясающий цветущий сад. Я всегда мечтала в один прекрасный день стать настолько яйцеголовой, чтобы позволить себе такой дом. Сегодня он был празднично украшен остролистом и омелой, а в зале, где проводились вечеринки, стояла огромная рождественская елка. В меховом манто, которое я постоянно придерживала, чтобы не свалилось, было невыносимо жарко, но снять его я наотрез отказывалась — не зря же я терпела его последние два часа! Череде знакомств и ничего не значащих бесед не было конца. Одни улыбающиеся лица сменялись другими, скулы сводило, а каждый вдох давался с тяжкой борьбой. В конечном итоге я совершенно неделикатно запустила руку в сумочку Керри и выудила оттуда свои сигареты, а затем, подхватив с ближайшего подноса бокал шампанского, направилась на террасу. Выйдя к лестнице, я опёрлась на баллюстраду, лениво глядя на гуляющие в саду парочки и думала о том, что в этом мире каждый одинок по-своему. С друзьями, в толпе — везде. Ведь в конечном итоге всё равно каждый сам за себя. Это правильно, конечно. Так и должно быть. Но я мечтала, чтобы хоть на один вечер это изменилось. В конце концов, каждому человеку нужен человек. Кто-то, кто не боялся бы разделить своё одиночество на твоё, кто-то, кто был бы не против быть одинокими вместе. Я не верю в любовь до гроба, пресловутое «раз и навсегда» и «родственные души», вот серьёзно. Но накануне Рождества принято верить в чудеса. И поэтому сегодня я от всего сердца мечтала ошибаться.