Ужин придал мне сил, и я отправилась на поиски если не воодушевленная, то, по крайней мере, бодрая. Очень скоро я потеряла счет коридорам, лестницам, покоям и залам. Мне на глаза попадалась мебель и украшения всех мыслимых и немыслимых стилей — как тех, о которых я имела представление, так и совершенно неведомых. Столы, стулья, диваны черного дерева и всех оттенков коричневого, слоновой кости, алебастровые, костяные, даже медные, латунные и нефритовые, серебряные и золотые. И все как на подбор — произведения искусства и воплощение высочайшего мастерства. На стенах висели гобелены и сотни картин — в основном морские и сухопутные пейзажи. Людей на них почти не встречалось, впрочем, как и зверей. Никаких сцен охоты, никаких охотничьих трофеев — рогов, чучел или оружия. Лишь статуи на изящных постаментах или в нишах, фарфор в витринах и роскошные ковры, перемежающиеся с квадратами полированного мраморного пола или наборного паркета. Никаких часов и ни одного зеркала.
Довольно быстро я перестала понимать, куда и зачем иду, но упрямо продолжала поиски. Изысканный ужин, необычная обстановка и одолевающие меня опасения гнали прочь усталость и сон. Однако вскоре красоты замка начали сливаться в сплошное пятно. Глаза разбегались, как днем в саду и в трапезной перед ужином.
Через некоторое время — возможно, через несколько часов — один из коридоров вывел меня к двери с золоченой табличкой. При моем приближении сами собой зажглись свечи в нишах по обе стороны двери (я уже привыкла в своих блужданиях к невидимым пажам, которые, чиркнув невидимым кресалом, без лишних искр, с первой попытки, зажигают передо мной светильники). На табличке значилось: «Комната Красавицы». Едва я успела дочитать, как дверь бесшумно отворилась.
Я медлила. Что, если тут подразумевается вовсе не мое прозвище, а некая абстракция, и тогда меня постигнет неминуемая кара как незваную гостью? С другой стороны, я ведать не ведаю, какую игру со мной затеяли, а если владелец замка хочет заманить меня в ловушку, есть способы и полегче. Самим своим приходом в замок я выказываю покорность и смирение. Я заглянула внутрь. Даже в этом царстве изысков и шедевров комната поражала королевской роскошью убранства. Огромная кровать под золотистым пологом, покрытая белым покрывалом с алыми и зелеными узорами. Высокие платяные шкафы, распахнувшие двери под моим взглядом, словно не выдержав напора сотен бальных платьев немыслимой красоты. Рулон густо-синего шелка, расшитого серебряными летящими птицами, упав с какой-то дальней полки, расстелился мне под ноги поверх вытканного янтарным узором ковра. На низких столиках рядом со шкафами стояли шкатулки для украшений, не уступающие в драгоценности и изысканности своему содержимому, а еще лежали гребни и щетки, которых хватило бы на дюжину капризных принцесс, и мерцали хрустальные флаконы духов с изумрудными пробками. Благоуханный аромат красных и белых роз плыл по комнате, переливаясь, будто радуга.
Противоположная стена состояла из множества стеклянных окошек, спускавшихся рядами от высокого сводчатого потолка к широкой лежанке, обитой стеганым бело-золотым бархатом. Я перевела взгляд на соседнюю стену и, перестав выискивать скрытые смыслы в надписи на двери, шагнула внутрь, не сдержав изумленного вздоха. По обеим стенам выстроились стеллажи с книгами. Сотни переплетенных в кожу томов, величественных и мудрых. Я благоговейно погладила кожаные корешки. А еще там был письменный стол с таким количеством ящиков и выемок, что позавидовал бы самый педантичный или, наоборот, самый рассеянный ученый. На крышке высилась стопка белейшей бумаги, в золоченых и хрустальных чернильницах блестели чернила всех цветов радуги, а запасы гусиных и металлических перьев не поддавались счету. Я опустилась на стул, обозревая эти несметные сокровища.
И тогда, не дав мне вволю полистать гладкую бумагу и выложить ровными рядами перья, вернулся знакомый ветерок. Прошмыгнув у меня под пальцами и покружив у стула, он привлек мое внимание к камину напротив кровати и стоявшей рядом кремово-серебристой ванне. На моих глазах в нее вылился последний кувшин горячей благоуханной воды (летающие фарфоровые кувшины всполошили меня куда больше, чем невидимые пажи), а на спинку соседнего кресла улеглись стопкой мягкие полотенца. Я не видела причин, по которым жертва не может встретить свою судьбу чисто вымытой, — и заодно укрепить боевой дух.
Получилось отлично. Заколдованное мыло ни разу не попало в глаза. Ветерок, пожонглировав мочалками, щетками и полотенцами, расчесал мои волосы и вплел в них нефритово-зеленую ленту, а потом вывесил передо мной бледно-зеленое платье с пышной, как пена, многоярусной юбкой, усыпанной крошечными мерцающими бриллиантами.
— Ха! — сказала я. — В жизни такое не надену.