Красавица

Этот случай заставил меня задуматься. Я поймала себя на том, что не только не скучаю в его компании, но и ищу ее. Мы виделись по нескольку часов ежедневно, и все равно я с нетерпением ждала следующей встречи, которая всегда пролетала незаметно. Отчасти, решила я, дело в том, что у нас нет альтернативы одиночеству, кроме друг друга, однако это лишь отчасти. В конце концов я велела себе поменьше рассуждать и побольше радоваться тому, что имею. В последний свой месяц дома, когда красная роза уже несла безмолвную вахту на каминной полке, я и мечтать не могла о такой идиллии.

Безоблачное счастье омрачалось лишь двумя горестями. Первая (и самое худшая) — тоска по дому, по родным. Я поняла, что избавиться от этой тоски я смогу, лишь вовсе перестав о них думать, но от этого делалось еще печальнее. Вторая — что каждый вечер после ужина, стоило мне подняться из-за стола, собираясь уйти к себе, Чудище спрашивало: «Ты выйдешь за меня, Красавица?» Каждый вечер я отвечала отказом и тотчас покидала трапезную. В первые несколько недель я еще оглядывалась на лестнице через плечо, опасаясь увидеть обозленное Чудище, преследующее меня, чтобы повторить вопрос уже пожестче. Но за мной никто не гнался. Неделя проходила за неделей, и вместе с ними проходил мой страх, сменяясь привязанностью и даже робкой симпатией. Теперь я стала бояться ежевечернего вопроса по другой причине. Мне горько было отвечать отказом на единственную просьбу Чудища. Мое «нет» становилось с каждым разом менее категоричным, я бормотала его себе под нос и удалялась наверх, сгорая от стыда, будто сделала что-то ужасное. Мы чудесно проводили время вместе, но каждый раз наши встречи заканчивались на этой печальной ноте. При всех моих теплых чувствах к Чудищу мысль о том, чтобы выйти за него замуж, приводила меня в ужас.

После того разъяснения в самом начале нашего знакомства, что не надо позволять невидимым слугам (главным образом блюдам и чашам за обеденным столом) помыкать собой, я начала временами высказывать предпочтения. Чудесный стол в трапезной умудрялся не повторить ни одно из блюд, однако, наслаждаясь разнообразием, я иногда просила подать особо понравившееся кушанье еще раз. Например, одну шоколадную коврижку с патокой я готова была есть снова и снова. В ответ на мою просьбу она иногда появлялась из ниоткуда с легким хлопком, будто рождающаяся звезда, высоко над моей головой, а потом величественно опускалась на тарелку, а иногда, подскочив от неожиданности, ко мне несся во всю прыть своих пяти или шести ножек маленький серебряный поднос с дальнего конца стола.

Однажды вечером примерно в середине лета я снова попросила подать свою любимую коврижку. Я, как обычно, сидела во главе стола, а Чудище — по правую руку от меня. Перед ним стоял кубок и бутыль белого вина цвета лунного серебра, которое мы пили оба. После повторяющихся изо дня в день вопросов, не хочется ли ему что-нибудь отведать вместе со мной, мой сотрапезник признался, что иногда может выпить бокал вина. С тех пор он пробовал хотя бы пару глотков того, что пила за ужином я, но старался делать это незаметно, не на моих глазах.

— Попробуй, очень вкусно, — разрезая серебряным ножом коврижку, предложила я.

— Спасибо. Но я ведь говорил, я плохо управляюсь с ножом и вилкой.

— Обойдемся без них. Погоди, не надо, — остановила я серебряное блюдо, которое пыталось переложить отрезанный кусок коврижки мне на тарелку. — Я сама. — Я взяла кусок в руку и откусила. — Вот, видишь? — пояснила я Чудищу.

— Не дразнись. У меня не получится. К тому же моя… э-э-э… пасть не слишком приспособлена для жевания.

— У Милочки тоже не приспособлена. — Я уже рассказывала Чудищу о страшном мастифе из «Танцующей кошки». — А пироги, плюшки и печенье она уплетает за милую душу — засасывает в глотку мешками, если оставить их без присмотра. Мм, объедение! Ну, открой рот. — Я встала с куском коврижки в руке и обогнула угол стола. Под настороженным взглядом Чудища я почувствовала себя мышью, встретившей льва, из басни. — Давай, больно не будет, — улыбнулась я.

Он открыл рот, чтобы возразить, и я тотчас сунула туда кусок коврижки, а потом прошествовала на свое место и принялась отрезать еще кусок, не глядя на Чудище. Я помнила, как незаметно он старался отпивать из кубка. Чуть погодя мне послышался глотательный звук. Я выждала еще чуть-чуть и подняла глаза. Взгляд Чудища не поддавался описанию.

— Ну как? — выдохнула я.

— Вкусно.

— Тогда попробуй еще. — Выскользнув из кресла, я проворно подскочила к Чудищу, пока он не передумал.

Он помешкал, глядя на меня изучающе, но потом покорно открыл рот.

— Худо мне будет, наверное… — протянул он страдальчески.

— Да ничего не будет, — возмутилась я, но поняла, что он просто смеется надо мной про себя. Тогда мы оба дружно рассмеялись уже вслух.

Стол начал приплясывать в такт, а я, запрокинув голову, увидела, что и люстра, поворачиваясь на цепи, позвякивает своими хрустальными подвесками и будто подмигивает.

— Уф! — выдохнула я, отсмеявшись.