Красавица-чудовище

Если хочет кушать, значит, не так все плохо, подумал Матвей.

– Хорошо. Тогда до вечера.

Он хотел отключиться, но мать остановила:

– Подожди. Я спросить хотела… Ты видел его?

Вот что ей ответить?

Ее любимый Вова Пресняков пел: «Лучше ласковой лжи беспощадная правда!» И матушка, гонявшая эту композицию по многу раз (их домашний питомец, пес по имени Кеша, смесь пуделя и болонки, всякий раз подвывал исполнителю), соглашалась. Вот только захочет ли она сейчас услышать ее… правду эту?

– Не видел, мам, – соврал Матвей.

– Не звонит мне… А я жду, как дура. – Она тяжело вздохнула. – Ладно, давай, до встречи.

– Пока. Не грусти.

Закончив разговор, Матвей почувствовал себя еще хуже, чем до него. Вздохнул, так же тяжело, как и мать, и, вместо того чтобы открыть файл с рабочим материалом, завел новый документ и написал заявление об уходе.

Вот так взял и в одно мгновение все решил!

Он давно задумывался о смене деятельности, а то засиделся на одном месте, а повышение ему не светит в ближайшее время. Даже свое резюме отправлял в несколько мест. И его приглашали на собеседования. Но Матвей не ходил. Ему нравилась его работа, и зарплата тоже. Не очень солидная, средняя, можно сказать, но кто ему на новом месте будет платить больше? И он оставался на прежнем, насиженном. Из боязни все испортить. Вроде и не трус, а перемен к худшему страшился. Потому что на данный момент у него, тьфу-тьфу, не сглазить, жизнь налажена. Он живет один, ездит на машине (планирует ее сменить), прилично одевается и хорошо питается. В общем, звезд с неба не хватает, но прочно на земле стоит.

Вчера один из друзей-хоккеистов, давний, еще со времен детской секции, предложил Матвею место управляющего спортклуба. Он открывал свое дело в следующем месяце. Легких и быстрых денег не обещал. Сказал, первое время будешь вкалывать по пятнадцать часов, а платить за это достойно не смогу. Но в перспективе…

Матвей отказался. Но сейчас вспомнил о предложении и написал заявление об уходе. Оставалось надеяться на то, что друг за сутки не нашел управляющего. Потому что Матвей понял, что хочет работать в спортклубе. А еще… даже если это место уже занято, он все равно уйдет из издательства. И скорее всего в спорт. На тренерскую работу, например. А то засиделся в офисе.

Пора начинать новую жизнь!

Глава 7

Он был очень странный…

Этот парень с вечно улыбающимся лицом.

Странный, и не только внешне. К лицу можно было привыкнуть. Но мысли, поведение…

После кафе они пошли в парк. Кир позвал Виолу, она согласилась. Домой не хотелось. Было как-то не по себе после очной ставки с Аросевым. И дело даже не в нем, хотя Аросев, на взгляд Виолы, омерзителен… особенно сейчас, растолстевший… Есть люди, которым идет полнота, она делает их милее, уютнее, няшнее, как сейчас говорят, а Аросев… был похож на пингвина! Не то чтобы ей не нравились эти божьи создания, нет… только люди, на них смахивающие.

В общем, дело было не в Аросеве, а в ней самой.

Всколыхнулись воспоминания… Нет, даже не так. Ее будто наизнанку вывернули.

Вспомнился роман Набокова «Лолита». Гумберт Гумберт в нем хотел проделать это, вывернуть то есть свою нимфеточку, чтобы расцеловать ее печень и прочие органы. А полицейские – чтобы причинить боль. Не специально. А для дела. Кому интересны переживания шлюхи, пусть и не закоренелой, когда ведется расследование трех убийств и одного нападения?

А как Матвею обо всем рассказать? Ведь придется…

В общем, в голове и на душе Виолы был полный раздрай. Поэтому она, чтобы не «ковырять болячки» в одиночестве, пошла с Киром в парк.

Дождь кончился, выглянуло солнце, и гулять было приятно. Они некоторое время походили по дорожкам, а потом сели на лавочку (в сумке у Виолы были салфетки, и она смогла протереть сиденье). Кир тут же посмотрел в небо.

– Тучи все еще не разошлись, – отметил он. – Жаль.

А Виоле нравилось такое небо. В нем было столько всего… и это завораживало!

– Вам снится Олеся? – спросил Кир. Они говорили только о Красотуле. Хотя Виола пыталась сменить тему. Но этот странный парень с застывшей улыбкой на лице все равно возвращался к одной и той же.

– Один раз приснилась, – припомнила Виола.

– В каком виде?

– Как живая. Мы с ней гуляли по набережной. Ели мороженое в рожках вафельных.

– Как она любила.

– Да, ванильное.

– Значит, ей хорошо там… – И снова посмотрел на небо. – Я так рад.

– Здесь ей было бы лучше.

– Не уверен.

– Не понимаю вас.

– Тут она страдала. От собственного несовершенства (естественно, мнимого). Она была прекрасным ангелом. А хотела иметь внешность дьяволицы. Ей бы в другое время родиться. И не здесь. – Кир сунул руку в карман за бумажником. В одном из отделений лежала крохотная фотография, которую он вынул и протянул Виоле: – Кого она вам тут напоминает?

Виола не сразу поняла, что на снимке Олеся. Фото было сделано не только до операций, но, пожалуй, еще до полного полового созревания Красотули.

– Сколько ей тут?

– Четырнадцать.

– Совсем девочка. А на кого похожа… даже не знаю.

– На Деву Марию с икон.

Виола так бы не сказала. Но спорить не стала.