Красавица и босс мафии

Я внимательно слушаю, как священник читает, потом молитвы. Мама тянет меня за руку, идя к отверстию в земле, мы подходим к нему, и я заглядываю сверху, но ничего не вижу, мне кажется, что оно глубокое. Мама бросает внутрь цветок, красную розу из Саграды. Я оборачиваюсь, когда чувствую, что кто-то трогает меня за руку. Незнакомый мужчина вкладывает мне в нее цветок, но он не такой, как у Саграды, а белый. Может, мне надо и его бросить в яму?

— Для твоего отца! — Говорит мужчина, но я не успеваю спросить, зачем, пока мама не оттаскивает меня назад.

Мы не возвращаемся на то место, где стояли, а идем прямо к машине, и, когда Джулиано открывает дверь, я обнаруживаю внутри своего папу.

— Папа!

— Витто! — Говорит он и целует меня в лоб, когда я забираюсь на сиденье, становясь на колени.

Мама не садится в машину, дверь закрыта, и я смотрю в окно, пока Джулиано отводит ее и Тициано в машину позади нашей.

— Для тебя, папа, — говорю я, протягивая цветок, когда вспоминаю о нем. Папа морщит лоб, глядя на мою руку.

— Где ты его взял?

— Мне дал его один человек, сказал, что это для тебя. — Мой папа как-то странно шевелит носом, так он делает, когда раздражен. Затем он берет цветок из моих рук. — Почему все плакали, папа? Я тоже должен плакать? — Спрашиваю я, но он отвечает не сразу. Может, он думает?

— С сегодняшнего дня ты научишься многим вещам, Витто, но плакать — не одна из них. Дон никогда не плачет, Витто. Дон никогда не подводит, никогда не позорит и, самое главное, дон никогда не преклоняет колени.

— Я не дон, папа. Дон — это мой дедушка.

— Твой дедушка был доном, и сегодня ты начинаешь учиться быть им…

…

Мягкий стук дверцы машины вырывает меня из воспоминаний, и я поворачиваюсь: из машины выходит Маттео с мудрым нейтральным выражением лица, хотя и слишком бледный для своего обычного естественного загара.

Консильери проводит рукой по своим идеально уложенным назад светлым волосам и внимательно осматривает окрестности и особенно долину под нами, прежде чем заговорить.

— Полагаю, у тебя есть веские причины считать, что сжечь главную резиденцию Кастеллани было бы хорошей идеей, несмотря на наши с ними переговоры. — Умеренно-спокойные слова пробудили во мне необычное желание улыбнуться.

Когда Томмазо Корлеоне умер, многие противились приходу его сына к власти, говоря, что он слишком молод, слишком жесток, слишком цивилизован. И, как и я, приняв на себя роль, которая когда-то принадлежала моему отцу, Маттео заставил замолчать всех противников своего назначения и завоевал уважение членов организации.

Его учтивый цвет лица — хорошее прикрытие для бизнеса. Люди видят то, что хотят видеть, а трезвая внешность Маттео, скрытые татуировки, и элегантные слова делают его циркуляцию в определенных кругах гораздо более легкой, чем, например, у Тициано. Кроме того, конечно, консильере — отличный переговорщик, даже если мы оба не всегда можем согласиться с методами друг друга.

— Твоим политическим словарем всегда можно восхищаться, Маттео, — делаю я комплимент. — Мне казалось, я ясно дал понять, что нам нужно послать сообщение Кастеллани.

— И какое именно послание ты передал, дон?

— Что их выбор — это множество различных способов сказать "да". "Нет" никогда не было вариантом, не для меня.

— Ты собираешься начать войну, — говорит он таким тоном, как будто кто-то объявляет о восходе солнца.

— Начать? Несмотря на твое красноречие, мы не политики, консильери, мы мафиози. Мы живем на войне, не драматизируй. — Маттео открывает рот, чтобы дать мне ответ, но звук взрыва, за которым последовал серьезный грохот чего-то тяжелого, привлекает все наше внимание.

Мы наблюдаем, как крыша дома прогибается и проваливается в одно из старейших зданий Сицилии. Мужчины вокруг меня не сводят глаз с Маттео, ожидая его реакции, любой реакции. Консильери, однако, сохраняет размеренный фасад, ограничиваясь отрицательным покачиванием головы.

— Я мог бы стереть род Кастеллани с лица земли, а потом взять то, что мне нужно, силой, но единственное, что я убил, это их дом предков и… — Я смотрю на белую гвоздику в своих руках: — Некоторые растения. Я уверен, что они смогут оправиться от этой трагедии. — Я разворачиваюсь и уже иду к припаркованной машине. — Поехали! Перерыв окончен.

Дарио, Луиджи, Сальваторе и Антонио тут же занимают свои позиции, защищая мои фланги, фронт и тыл. Луиджи, всегда находившийся справа от меня, открывает мне дверь машины.

— Убедись, что они знают, что я не предупреждаю дважды, Маттео, — говорю я через плечо, стоя перед открытой дверью внедорожника. — Если мне понадобится послать второе сообщение, то цветы, которые уцелеют в огне, можно использовать для украшения могил всех проклятых Кастеллани в этом мире. В конце концов, когда ад устанет гореть в этом месте, земля будет готова стать прекрасным кладбищем, не так ли?