Красавица и чудовища

А после отрываю от себя, разворачиваю и подталкиваю к Ворону. Она путается в джинсах, которые висят на щиколотках, падает, но он ловит ее в последний момент. Немного удивленный, все еще хмурый, но на его губах снова расцветает, мать его, улыбка.

Кейт — ей действительно идет это имя, — тоже улыбается ему. Невинно, растеряно и смущено, как не каждая могла бы улыбаться, будучи при этом абсолютно голой и после всего, что ей довелось пережить.

При виде ее улыбки Ворон плывет окончательно.

Я вижу это в его стремительно темнеющих глазах, которые с жадностью окидывают голое тело — острую грудь с розовыми сосками, плоский живот и невинную гладкость между ног.

Натягиваю обратно джинсы и застегиваю ремень, стараясь больше не пялиться на их улыбки. На то, как ложатся его руки на ее талию. Поправляю натянувшиеся в паху джинсы.

Ворон хочет стать ее первым. И он станет. А я бы все равно не мог.

Физиология, ничего личного.

* * *

Кейт

Меня продолжает колотить изнутри, даже когда Ворон обнимает меня с непривычной нежностью. Я больше этому не верю. Ведь уже в следующую минуту он может снова накрутить мои волосы на кулак и заставить давиться его членом.

Я соврала.

Снова соврала ради собственного же блага. Таких историй о девушках в борделях миллион, особенно в бедных районах Чикаго. Боссов такими биографиями не удивишь. Они легко поверили мне, тем более, что мой страх был настоящим.

Как и мое имя.

Но они не стали спрашивать мою фамилию.

Я все еще не знаю, помнят ли они Пинки Пай, если сами уже давно не отзываются и не пользуются своими настоящими именами. И пока не хочу проверять.

Ворон улыбается мне в полумраке комнаты — странной, неживой улыбкой. Как если бы у него болело лицо после ожогов. Гримаса немного жуткая, но его синие глаза больше не обжигают меня презрением, так что постепенно я тоже успокаиваюсь.

И вздрагиваю только, когда Медведь дергает ручку входной двери.

Молча, Ворон достает из кармана тот самый ключ и кидает его Медведю. Больше не глядя на нас, он проворачивает ключ в замке и уходит.

Ключ остается в дверях.

— Почему он ушел?

Это первое, что приходит на ум. Разве они занимаются сексом по отдельности? Разве это не всегда были только тройнички?

Ворон щурится, как будто смотрит на солнце, скользит глазами по моему лицу и телу.

— Хочешь, чтобы он вернулся?

Еще мгновение назад я хотела, чтобы Медведь исчез с лица земли, как будто его и не было никогда. А теперь, когда он больше не рядом, я не знаю. Спиной я ощущаю непривычные пустоту и холод. Горячее тело Медведя согревало меня, если исключить то, что он собирался сделать. Но, как я понимаю теперь, он просто пугал меня. Он бы не сделал этого со мной.

Чудовища вдруг оказались не такими уж плохими.

Медведь ушел, оставив своему другу, раз он не может сам лишить меня девственности. Но зачем уходить? Ведь есть еще варианты.

Ворон вдруг грустно улыбается одними только уголками губ. Легкая, едва заметная улыбка, которая тут же исчезает, как будто ее и не было никогда. Ему больше не нужен мой ответ, он только что понял все и без слов, по одной только затянувшейся паузе.

Он убирает спутавшиеся локоны с моего лица, проводит ладонями по голым плечам. Вытирает слезы с моих щек.

Обводит пальцами соски, а после чувствительно впивается пальцами в талию. Что-то изменилось в его поведении, но настолько неуловимое, что я теряюсь в догадках. Даже тот факт, что я знаю его дольше, чем он думает, никак не помогает разгадать его переменчивое настроение.

Губы Ворона снова сжимаются в тонкую линию, а в глазах появляется знакомый стальной блеск, от которого мое сердце замедляет ритм.

Я снова повелась.

— Разденься полностью, — говорит он уже другим голосом.

Еще мгновение назад он был совсем другим, но я не понимаю, что произошло. Неловко поднимаюсь и сбрасываю джинсы, оставаясь полностью обнаженной.

— Раздвинь ноги.

Из-за темных татуировок на его теле он и сам почти сливается с тьмой. Можно даже представить, что в комнате никого нет. Ставлю ноги на ширине плеч и сглатываю подступившую горечь. Ворон осматривает мое тело взглядом придирчивого покупателя.

И почему я думала, что будет иначе?

Даже с одним мужчиной, говорят, не бывает просто. Здесь же их двое и с каждым меня то подбрасывает вверх, то швыряет на всей скорости об землю.

— Подойди ближе, — летит следующий сухой приказ. — Одну ногу поставь на кровать.

Мои щеки вспыхивают, когда я делаю это. Раскрываюсь перед ним, а он и не думает смотреть мне в глаза. Я не понимаю, почему ему так нравится туда смотреть, а еще не понимаю, почему положение живого товара так меня заводит.

Я хотела бы не чувствовать и половины того, что ощущаю сейчас. Пока я вынуждена стоять ровно и без лишних движений, каждая клетка моего тела сгорает заживо под натиском возбуждения. Между ног тянет и пульсирует, но Ворон не делает ничего, чтобы облегчить мое состояние.

Только смотрит.