Красавица и чудовище

И когда я все подготовила и перешла к постановке олимпийского танца, работа, прямо скажу, получилась адская. Оксана, как всегда, устраивала истерики, Женина нога болела, отношения у них портились на глазах. Но зато стали появляться в танце интересные элементы, работали мы вместе, втроем. Мы научились многое понимать с полуслова. Но у нее периодически наступал эмоциональный срыв, она принималась плакать, объясняя, что не чувствует музыку, ей тяжело под эту музыку, музыка давит, она не видит себя в этой музыке большой драматической артисткой, какой является на самом деле. Ах, если бы она пораньше столкнулась с какими-нибудь серьезными вещами, кроме рок-н-ролла, и читала бы побольше книг, то, наверное, ей пришлось бы легче. И не было бы этих «не могу, не могу, не слышу, не чувствую».

В тот период Оксана настаивала, чтобы мы ее называли Паша. Женя долго находился в большом недоумении. Мне же не хотелось ее нервировать, я взрослый человек и, ради Бога, пусть она хоть в чем-то чувствует себя уверенно. Если ей нравится жить с именем Паша, то почему бы и нет? Паша так Паша. Я вообще старалась поддерживать Оксану во всех ее начинаниях. Почему-то русские журналисты решили, что имя Паша возникло от Прасковьи, Оксаниной бабушки. На самом деле взятое ею новое имя от английского слова «пэшн» — сладострастная, чувственная. А как ее еще называть? В те редкие минуты, когда она не плакала, не била Женю, не оскорбляла его, не стучала ему по больным коленям зубцами своих коньков, не унижала его человеческое достоинство, и дотерпела до Олимпиады, на которую ей так хотелось попасть, но на которую мне уже ни за какие коврижки не хотелось с ней отправляться. Но нельзя же бросить начатое дело, хотя так и подмывает сказать: «Я сегодня от вас ухожу». Наверное, не помешало бы такое объявить, но люди уже переехали, живут теперь в Мальборо, рядом со мною. Паша лежит у меня в комнате на диване и зовет меня «мамка». Куда тут денешься? Больной ребенок. «Мамка, мамка!»

Если закончить историю с изменением имени, то на всякий случай я сказала: «Оксана, ты посоветуйся с серьезными людьми, это же непростая история». Она всех измучила, звонила и в ИСУ, звонила и в Спорткомитет. Не так это просто — переделать имя, тем более, когда живешь в Америке. Она всех достала, получила тысячу справок, потеряла уйму времени, угрохала на эту ерунду драгоценные тренировочные часы, приходила на занятия чуть живая, потому что занималась бумагами. Но добилась своего. И, надо признать, ей новое имя идет. Хотя бы потому, что все сразу к нему привыкли. И в Интернете есть ее новое имя. Она действительно чувственная, эта Паша-Оксана. Получился вообще-то неглупый трюк, потому что люди говорили о том, что она поменяла имя. А любая реклама — ей на пользу.

Что касается ее надежд на Голливуд, то дай Бог, чтобы они оправдались, хотя, прямо скажем, я их не разделяю. В свое время лишь сказала, что хочу увидеть своими глазами хотя бы первый доллар, который она заработает на съемочной площадке. А что до Жени — то я так за него была рада, что он смог дотерпеть.

Паша очень подозрительна. На самом деле она сама неплохо надувает людей и в основном только этим и занимается. Правильно сделала Наталья Владимировна Линичук, подав после Олимпийских игр на свою бывшую пару в суд. И Паше пришлось заплатить приличную неустойку за то, что она ушла от тренера, по мнению Линичук, нарушив контракт. Я Пашу предупреждала, я ей говорила, что Линичук все делает правильно, это я с ними цацкаюсь.

Когда она умоляла взять их к себе, то сказала: «Мамка, мы будем за все вам платить, как полагается». И я по доброте душевной не подписала с ними никакого соглашения, что с моей стороны оказалось чистой дикостью, и я себя за эту слабость ненавижу. Контракт надо было с ней подписывать тогда, когда она стояла передо мной на коленях и плакала. Вот в те минуты нормальные тренеры выкладывают на стол контракт, по которому она была бы обязана платить за каждый день нашей работы и рассчитаться с тренером по ее окончании. Тренировки отнимают мою жизнь, за них платится моя зарплата, никто другой и ни за что другое денег мне не платит. Я сохраняю чек, по которому от Оксаны-Паши Грищук за олимпийский сезон — за весь сезон! — я получила несколько тысяч долларов. Вряд ли я смогла бы за эту сумму не то что снимать в Мальборо квартиру и прожить в Америке год, а даже записать музыку. За те деньги, что она мне дала, может быть, и согласилась бы носить ей музыку на каток.