Красавица и чудовище

Работа, которую я не могла доверить англичанам, — это работа художника. Не намотаешься в Лондон, чтобы объяснить, чего же хочет твоя душа. А с Нателлой мы жили вместе, вставали вместе, думали вместе. Я пыталась изобразить, что хочу, она внимательно на это смотрела. Так проходили сутки, вторые, третьи… Кстати, одним из условий было и такое — костюмы мы должны привезти свои, впрочем, это совпадало и с моим желанием. Ужасно, когда костюмы чужие. Тогда тебя могут как угодно шантажировать. На последний спектакль мы костюмы делали в Англии, там они и остались. Чтобы заново их восстановить, нужно сто тысяч долларов, а взять их неоткуда. И теперь спектакль не покажешь. Когда же костюмы свои, тебе есть о чем говорить с импресарио. А если еще есть свои декорации — это же огромные деньги, которые ты вложил в спектакль. Для первого нашего представления в Англии Могилевский нашел деньги, поэтому мы и делали дома и костюмы, и декорации, и отправляли их морем в Великобританию из Ленинграда.

…Когда балет был полностью отрепетирован, мы провели генеральную репетицию на «Кристалле» в Лужниках. Набрался полный «зал», то есть тренировочный каток, каким является «Кристалл». Приехал посмотреть, что я напридумала на этот раз, и мой Вова. Вроде бы все остались довольны, но главное, мне самой очень нравилась канва. Я сейчас иногда смотрю запись и думаю, что кое-что я могла бы изменить. Но для первого своего большого спектакля, то что получилось, наверное, можно расценивать как удачу. Кажется, характеры и роли получились интересные, хотя некоторые места мне теперь хочется сократить, но проблема сокращать действие перерастала в проблему музыки. Все же это музыка Чайковского.

Свой первый балет я увидела на экране случайно, я специально не смотрю прежние работы, я не люблю изучать и никогда не изучаю видеоматериалы других своих или чужих спектаклей, если работаю сама. Мне это мешает сосредоточиться. Мне все время кажется, а вдруг я у кого-то что-то могу «украсть».

Мы приехали в Сандерленд за несколько дней до премьеры, но зал не дают заранее, это не спорткомплекс — театр. А в театре свой закон — репертуар. Тем более театр городской, в нем каждый день или новые спектакли, или шоу, или клоуны с акробатами. И любое представление идет в этом небольшом очень симпатичном городке на одной сцене. Поэтому мы репетировали везде, где могли, — в поезде, в самолете, в аэропорту, в гостинице. Двадцать четыре часа бесконечных репетиций, во всяком случае для меня. Так выпускаются любые спектакли, но у меня подобные ощущения внове. Началось мое настоящее знакомство с театром: колосники, задники, кулисы. Как вешать, как спускать, как ставить свет. Как с большой скорости попадать сразу, как только лед кончается, в кулисы. А до них всего пара метров. Многое полагалось хорошо продумать, ведь в зале не должны услышать грохот от коньков. Это целая наука — как уходить, как выходить, чтобы тебя не видели и не слышали. Нужны, ой как нужны мне были репетиции. А времени совсем мало. Правда, труппа хорошо меня понимала. Все я им нарисовала, все рассказала. Уход каждого придуман, выход каждого размечен, потому что в кулисах лед нельзя использовать, поскольку его там нет.

Надо сказать, что и на сцене театра первый раз в мире положили лед! Этот фокус придумали англичане. Они заказали целый автокомплекс для сооружения льда на сцене. Оказывается, есть конторы, которые занимаются намораживанием льда на любых площадках. Наши импресарио арендовали у них оборудование и сумели провернуть по дешевке этот проект. Но работали с нами настоящие профессионалы по варке льда. Лед класть — опасное занятие, аммиак может взорваться, трубки могут лопнуть. Их можно приземлением после прыжка продырявить, и тогда забьет газовый фонтанчик. Если плохой лед, фигурист, исполняющий сложные элементы, может поломать ногу, некачественная поверхность — это опасность. Судьба фигуриста, точнее, его ног, в руках у людей, которые кладут лед.

По нашим условиям, варщики должны были уложить лед за 38 часов до спектакля. Полная трансформация сцены. Сцена же всегда делается с небольшим наклоном к зрителям, а ее надо превратить в ровную площадку. Сцена не должна грохотать, а она грохочет, потому что образуется воздушная подушка между льдом и покрытием сцены, и любое, даже плавное скольжение вызывает страшный шум, а в зале акустика хорошая. После прыжка можно потерять слух. Как это исключить, тоже полагалось продумать. Мы работали и думали вместе, куда же друг от друга деться? Я теперь все не только про лед знаю, мне уже кажется, что и в театре мне известен каждый крючок и гвоздь, потому что я в нем провела, не выходя, годы. И Нателла — настоящий театральный человек — многому меня научила.