— Долго я спал? — я задремала и услышала его слова сквозь сон. Храпящего, некрасивого голоса смертельно уставшего человека вполне хватило, что бы проснуться.
— Часов шесть может больше. — Он попытался встать, но не смог.
— Помоги подняться… нам надо ехать дальше.
— Тебе нельзя — я подошла к нему и просто навалилась на грудь, припечатывая его к лавке. В этом здоровом мужике силы было как в котенке, хотя в обычном своем состоянии он бы с лёгкость завязал бы меня хрупкую девочку в узел. Ну да вы скажите, какая же я хрупкая, таскаю на закорках этого вот детину, так что я не хрупкая девушка после этого.
— Есть такое слово, надо, чёрт, но если я тут сдохну, зачем всё это тогда было, с тем же успехом я мог бы просто бросить тебя там, в городе — он снова попытался встать, только получилось у него это как-то вяло.
До того как он снова свалился мы проехали ещё часа четыре. Я вновь ценой большого труда переместила его в лежачее положение, но на этот раз, оставив его на полу, подстелив под тело матрас, сил забрасывать его на лавку попросту не было, вколов ему, смесь из антибиотиков и жаропонижающего я отправилась спать. А под утро у него начался бред.
— Чёрт, умирать не больно, я умирал, сколько же я умирал, больше сотни раз. Умирать ведь не страшно, господи, но почему мне вновь страшно. Как в тот дождливый день под Манчжурией, как тогда, суровой русской зимой, когда сапоги вмерзают в снег на старой московской дороге — И тут он заговорил по-французски, на моём школьном уровне я понимала его через фразу.
— Снег показался таким тёплым, и мягким, стало так легко — и вновь на русском. — В котле сорок третьем под бомбами гореть в танке, было почти также больно, почти также больно, когда подковы германских рыцарей втоптали в лёд мою передовую дружину.
Он выгнулся дугой и страшно заскрежетал зубами. Я, навалившись на него всем весом, всё равно не удержала бы, но мне неожиданно пришёл на помощь Крыс, положив свои большие лапы ему на грудь и жалобно мяукнув, и смачно лизнув меня в нос.
— Пулю мне пулю, пуля это почти не больно, тогда под Крымом укрываясь в форте от обстрела вражеской эскадры, я даже не успел ничего понять, только удар в голову и всё. Это так легко раз и нет ничего.
И тут заговорил третий, и я узнала в этом голосе, который до этого менялся с каждой фразой, того парня, что спас меня вот только его голос звучал, как-то иначе.
— Успокойтесь вы сотня кусочков меня, сейчас умираю я, а не вы, вы уже прошли через это, а мне ещё рано умирать, у меня ещё есть долг. Вы погибшие под мечами самураи, вы ведь знаете что такое долг, ты французский солдат, замёрзший насмерть выполняя свой долг, ты тоже знаешь. И вы русские погибшие в горниле доброй сотни войн вы тоже помните. Долг, который превыше даже смерти. Я должен довести эту девочку до города. Иначе я спас её только ради забавы, а когда доберёмся тогда может быть можно будет умирать. А сейчас заткнитесь и дайте спокойно поспать, мне надо набраться сил.
Он затих, в какой-то момент я даже подумал что умер.
— Ну и что мне с тобой делать, странный спаситель? Вот почему мне достаются какие-то неправильные рыцари, вместо того что бы одной левой прибить толпу гоблинов, лучезарно улыбнутся в процессе, а потом упорно затаскивать в постель. А это ходячее недоразумение промолчало всю дорогу, сосредоточено крутя баранку, а потом свалилось с температурой. Ну что же, будем спасать тебя рыцарь ты мой. — Выдав эту фразу я, принялась стягивать с него уже знакомую куртку, обзаведшуюся приметной такой латкой на плече. Майка под курткой оказалась вся насквозь промокшей от пота. Повязка, которую он накладывал уже сам, кстати, в полнее профессионально, сползла, открывая края подсохшей и покрасневшей раны, гной.
Плечо сильно опухло, три полосы раны сочились гноем, ещё больше гноя было внутри. Я тихо выпадала в осадок, и с этим он ещё был в сознании, да он должен был выть от боли и бегать по потолку, но самым неприятным оказался запах, запах гниющей плоти. Вздохнув и выдохнув для храбрости, я полезла за аптечкой.
Большой металлический ящик с крестом на борту. Количество медицинского инструмента и препаратов наводило на мысль что у хозяина паранойя, вот зачем, к примеру, целая батарея пузырьков с различными противоядиями от ядов тропических змей, но вот если у хозяина нет, обостренной формы паранойи, то это очень тревожно.
С тяжелым сердцем взяв в руки скальпель, я собралась с духом, рану надо было почистить, от анестезии пришлось отказаться, побоялась, что сердце не выдержит. Похоже, кошке был известен принцип, что хорошо закрепленный пациент в анестезии не нуждается, поскольку он сильнее навалился на своего хозяина.
Никогда не могла подумать, что в человеке может быть столько гноя. Истратив половину перевязочных материалов, только что бы снять его, я осторожно наложила повязку, обильно смазав рану очень вонючей мазью.
Вот почему вы мужики, так упорно молчите о своих болячках, ведь скажи ты мне раньше, что рана загноилась. Хотя я тоже хороша, давно могла бы сказать, что училась на медсестру, и предложить помощь.