Красавица и чудовище

— С ленинградской балетной труппой. — Она прижала руки к груди и закрыла глаза. — О! Видели бы вы этот театр! Просто постоять на этой сцене! В жизни не встречала ничего подобного! Такое чувство, будто танцуешь в храме.

Русские были просто счастливы иметь ее, русские обожали ее. Среди них она чувствовала себя сказочной принцессой. Воспоминания согрели ее, и теплота эта отражалась в ее глазах, когда она посмотрела на девочку… Саманта — вспомнила она. Саманта вся подалась вперед, ловя каждое слово Лизы. Да и все остальные тоже. А почему бы и нет? Она так мечтала об этом — чтобы они восхищались тем, чего она достигла и чем стала.

— А вы правда выросли в туннелях? — Судя по выражению глаз и голосу, Саманта не могла себя заставить поверить в это.

Лиза улыбнулась и, доброжелательно рассмеявшись, склонилась над девочкой.

— Да. А знаешь, как много людей спрашивали меня, где я родилась и где научилась танцевать!

Саманта во все глаза глядела на нее. Потеряв дар речи, она лишь покачала головой.

— Запомни одно, Саманта, — весело добавила Лиза. — Восемьдесят процентов очарования женщины — в ее загадочности.

Все так же пожирая ее глазами, Саманта торжественно произнесла:

— Я запомню.

— В сущности, — продолжала Лиза, обводя всех ласковым взором, — если бы я не была здесь, то вообще бы не танцевала.

На нее нахлынули воспоминания, и улыбка замерла на устах. Жизнь до Подземелья, жизнь после Подземелья. Отмахнувшись от них, она стала искать глазами Отца. Он, сгорбившись, сидел за столом, полуприкрыв глаза, и она ничего не могла прочесть в них.

— Отец нашел мне учителя, — продолжала она, перемещая смягченный дорогими воспоминаниями взгляд на Винсента. И даже в неярком свете свечей она увидела ответное тепло в его глазах. — А Винсент — ну конечно же, это был Винсент! — впервые повел меня на балет.

Винсент отошел в глубь комнаты, чтобы можно было смотреть на нее издалека. Он вспомнил, как она всегда любила представлять перед публикой, очаровывая буквально всех своей хрупкой, почти неземной красотой, своей грацией, веселым смехом и черными, бархатными глазами. Когда-то ему нравилось смотреть, как она играла на публику — как сейчас. Но теперь ему было грустно, потому что он понимал, что она именно играет. И улыбка у нее была какая-то нервная, а движения неестественно быстрые, хотя, как и прежде, исполненные изящества, только теперь в них чувствовалась некая уязвимость и напряженная суетливость. Что-то там, Наверху, опалило крылья этой бабочки, что-то темное омрачило ее веселость.

Ее первый балет. Он был тогда так молод, так беззаботен и невероятно наивен. А она — это обворожительное создание — была непередаваемо красива. Она появилась в туннелях совсем маленькой. Он считал, что она не помнит как жила до них. Он был ее самым первым и самым любимым товарищем, дорогим другом — и рабом. Он как-то процитировал ей Байрона: «И шествует в красе своей, как ночь…» Она засмеялась, услышав эти стихи, засмеялась так чудесно и спросила: «Правда, Винсент? Я так хожу?» — и нежно дотронулась пальцами до его лица.

Она очень любила поэзию и рыцарские романы, и он заучивал наизусть огромные куски из «Идиллий короля» Теннисона, когда она влюбилась в Ланцелота и плакала по поводу расстроенной свадьбы Джейн Эйр. Однако самое большое значение имели для нее музыка и танцы, — еще когда она была совсем маленькой. В подростковом возрасте это стало наваждением. Она моментально разучивала все танцы, которые исполнялись на Празднике Зимы и других празднествах — отрывки из балетов и современные танцы. Она по книгам учила экзерсизы и убедила сделать в углу Длинной Залы станок — для нее и еще нескольких девочек. — Но только она относилась к этим занятиям с религиозным почтением и спустя какое-то время осталась единственной, кто там работал.

Но на первый балет ее сводил он, Винсент. Он вспомнил, как торжественно вел ее по длинному, затемненному проходу и лишь покачивал головой, когда она задавала вопросы, пытаясь выведать, куда они идут. Она напоминала маленькую девочку, с нетерпением ожидающую Рождества. Он остановился, когда они вышли на маленькую открытую площадку, от которой во все стороны и вверх и вниз расходились тускло освещенные туннели и трубы. Один проход зиял полной темнотой. Она изящным движением расправила юбки и сложила пальцы, как балерина, — она видела это на рисунке в книжке. Это растрогало его. Она была такая молодая, такая непосредственная и восторженная! Она с беспокойством взглянула на него: «Мое платье в порядке? Как я выгляжу?»

Это всегда занимало ее в первую очередь. «Ты прелесть». Она углубилась вслед за ним в темноту, шурша юбками от соприкосновения с ее ногами и с ним. Он остановился, она — тоже. Тускло светил фонарь, принесенный им заранее. Почти на уровне их ступней зияло отверстие, но внутри этого бездонного колодца находилась лестница, поднимающаяся снизу вверх. Винсент посмотрел Наверх. Проследив за его взглядом, Лиза услышала доносившийся оттуда шум — шум аплодисментов.