Красавица и генералы

- Наверное, вы умный человек, - сказал есаул, покачивая головой. Наверное, вам не чужда любовь к родине... Как соединить любовь и прогресс? Прогресс, как и капитал, - над нациями и державами. И что это означает? Что мы, русские, должны переродиться? Уступить другим?

- Это уж непременно, - согласился Троян - Сколько бы вы ни побили народу, а вы без нас, без инженеров и промышленников, ничего не сможете. Ваш народ вымрет от водки и болезней, если мы не дадим ему европейской культуры.

- Неужели и здесь мы не найдем общего языка?! - воскликнул молодой сотник. - Прям сердце рвется! - Он опустил голову и выкрикнул нараспев: "Эх, разродимая ты моя сторонка! Больше не увижу, ой, да я тебя!"

- Возьмите себя в руки! - одернул его есаул. - Здесь не место вашим стенаньям.

- Они нас предают! - вымолвил сотник с надрывом.

- Значит, подохнем, как собаки, - сказал есаул. - Хозяйка, Нина Петровна, невесело вам от нашего гостевания, а?

- Ну что вы! - ответила Нина, пожав плечом. Ее ответ прозвучал натянуто, едва ли не фальшиво. Она это почувствовала, повернулась к Ланге, словно тот должен был найти нужные слова. Ланге предпочел не заметить ее обращения.

Из удалых, звероватых служак офицеры обернулись обычными людьми с болью в сердце. И эта боль была оттого, что они видели перед собой врагов и не могли с ними расправиться.

Глава восьмая

1

Викентий Михайлович Рылов так и остался в доме Анны Дионисовны. Он вел себя смирно, больше не лез с обличительными речами, и, когда Анна Дионисовна проходила через гостиную мимо его дивана, он пытался заговорить с ней и поймать ее взгляд. Однако она уже составила о нем впечатление и не собиралась даже останавливаться, каждый раз посылая к раненому флегматичную Леську, которая исполняла роль сиделки.

Анна Дионисовна не стала обращаться к Рылову, даже узнав, что тот спрашивал у прислуги, сколько платьев и кофт имеет хозяйка, и говорил, что надо добиваться равенства хозяев и работников. Что с ним объясняться? Если он, слабый и беспомощный, решил на доступном примере учить Леську коммунистическим идеям, Анна Дионисовна не в состоянии ему помочь.

Она только сказала Леське, что он хворый и убогий, ему нечем заплатить за уход, кроме как чужими платьями.

- А вы ему хотилы дать якесь свое платьечко - спросила у нее Леська. Зачем ему? - Ее глаза загорелись надеждой на подарок.

Напрасно Анна Дионисовна убеждала, что никакого платья она не собиралась отдавать, Леська насупилась и явно не поверила ей.

После этого она уже не рассказывала Анне Дионисовне о раненом и избегала смотреть в глаза. Конечно, Анна Дионисовна поняла, кто смутил простую душу молодой селянки. Она не раз мысленно посылала супругу "пса кров!" за такого постояльца и молила Бога, чтобы Виктор устоял перед искушением.

Ей казалось, что сын сразу бы поставил Рылова на место. Во всяком случае, Витя смог выставить обнаглевшего Миколку, даже не утруждаясь объяснением и не отвечая на "изменника, предателя!". Она гордилась, что Виктор в эту смутную пору не испугался мести. Но куда это вело? Она не могла без страха заглядывать в те темные дали, где супруг среди нужды и пьянства видел Прометеев огонь. Она видела там начало русского бунта, о котором сказал Пушкина - бессмысленный и беспощадный.

От бунта не защитят и казачьи части, думала Анна Дионисовна, ведь они проявление того же бунта, только с другого бока; а нужен хозяйственный мир, чтобы у большинства был в этом мире свой интерес; кооперация нужна!

Она с надеждой ждала, чем закончится восстановление на григоровской шахте. Не упустила ли Нина важнейшего открытия, совершенного в дни рабочего управления? Надо отдать дело в аренду, и пусть сами собой управляют!

- Скажи ты ей, Витя! - сказала Анна Дионисовна сыну. - Есть единственный путь. Иначе - война.

Но нет, еще не дозрела Нина до этого пути. К тому же не верили ей, работать никто не хотел, чего-то ждали.

По поселку проезжали на конях нахохленные, закутанные в черные башлыки всадники с винтовками за спинами, они зорко поглядывали по сторонам - тоже не верили притихшим шахтерским балаганам.

С полуночи ветер нес колючий снег. Оттуда, говорили, шла злая сила, преданные большевикам красногвардейские части. Они состояли из самых отпетых, потерявших падежду и движимых ненавистью. Их несло мужичьим ветром из сумрачной, закрытой серыми тучами стороны для тризны мести на шахтерских могилах. Разве они могли думать о кооперативном пути?!

Анна Дионисовна боялась их и уже смотрела на Рылова как на возможного защитника.

- Викентий Михайлович, - обратилась она к нему, словно они прервали разговор. - Давно хочу спросить. Что будет с ранеными казаками?

Ее интересовала не только их судьба. Несколько казаков лежало в больнице, и среди них были тяжелые. Не надо было быть провидцем, чтобы догадаться, что станет с ними, попади они в руки врагов.

Но Рылов должен был знать, что, кроме мести, несет с собой взбунтовавшийся народ.

- Я им не завидую, - ответил Рылов.

- Понятно, - кивнула Анна Дионисовна. - Вам что-нибудь нужно?

- Что говорит ваш сын? Как настроены казаки?