Красавица и герцог

— У вас нет никаких ран, — сердито воскликнула мисс Эверсли, отталкивая Джека. Она оглянулась на Уиндема, который успел подняться на ноги и встать рядом. — Как и у вас, — добавила она.

Джек как раз собирался отпустить замечание насчет «молока сердечных чувств»,[2] но тут герцогиня выступила вперед и шлепнула внука (того, чье законное происхождение не подлежало сомнению) по плечу.

— Немедленно извинись! — потребовала она. — Он гость в нашем доме.

«Гость». Джек был искренне тронут.

— В моем доме, — огрызнулся герцог.

Джек с интересом посмотрел на старуху. Вряд ли она спустит внуку подобную дерзость.

— Он твой двоюродный брат, — жестко проговорила она. — Надо думать, ты с радостью примешь его в лоно семьи, учитывая, как мало у нас близкой родни.

О да, радость из герцога «била фонтаном».

— Может, кто-то потрудится объяснить мне, — процедил сквозь зубы Уиндем, — как этот человек оказался у меня в гостиной?

Джек подождал, не предложит ли объяснение герцогиня или мисс Эверсли, и, поскольку обе предпочли промолчать, заговорил сам:

— Она похитила меня. — Он пожал плечами, кивнув в сторону почтенной леди.

Уиндем медленно повернулся к бабушке.

— Вы похитили его. — Лишенный всякого выражения голос герцога звучал до странности отстраненно, в нем не было ни удивления, ни недоверия.

— Разумеется, — отозвалась старуха, надменно вздернув подбородок. — И не задумываясь сделала бы это снова.

— Это правда, — подтвердила мисс Эверсли. А затем, к восторгу Джека, смущенно взглянула на него и добавила: — Простите.

— Не стоит извинений, — великодушно отмахнулся Джек.

Однако герцог, похоже, не находил в случившемся ничего забавного. Он выглядел до того взбешенным, что бедная мисс Эверсли начала оправдываться.

— Мадам похитила его! — воскликнула она, но Уиндем не удостоил ее даже взглядом. Этот напыщенный фат начинал по-настоящему раздражать Джека. — Герцогиня вынудила меня принять в этом участие, — пробормотала Грейс.

Мисс Эверсли определенно с каждой минутой нравилась Джеку все больше.

— Я узнала его прошлой ночью, — заявила старуха.

Уиндем недоверчиво нахмурился:

— В темноте?

— Даже несмотря на маску, — с гордостью подтвердила герцогиня. — Он точная копия своего отца. У него совершенно тот же голос, тот же смех.

Самому Джеку этот довод не показался особенно убедительным, однако ему было любопытно, что скажет герцог.

— Бабушка, — начал тот, обнаруживая, как нехотя признал Джек, поистине ангельское терпение, — я понимаю, что вы до сих пор скорбите по сыну…

— По твоему дяде, — оборвала его герцогиня.

— По моему дяде. — Уиндем откашлялся, прочищая горло. — Но прошло тридцать лет после его смерти.

— Двадцать девять, — буркнула старуха.

— Это долгий срок, — заметил Уиндем. — Воспоминания стираются.

— Ко мне это не относится, — высокомерно возразила герцогиня. — И, разумеется, я отлично помню все, что связано с Джоном. А вот о твоем отце я бы с удовольствием забыла вовсе…

— В этом мы с вами сходимся, — перебил бабушку герцог, оставив Джека в недоумении: чем так досадил обоим покойный родственник?

Хмурый Уиндем выглядел так, словно все еще выискивал, кого бы задушить (Джек поставил бы все свои деньги на герцогиню, поскольку уже имел удовольствие видеть обоих в деле). Тут Уиндем повернулся и издал пронзительный вопль:

— Сесил!

— Ваша светлость! — послышался голос из коридора. Джек увидел, как двое лакеев сражаются с огромным портретом, пытаясь развернуть его и протащить в комнату.

— Поставьте картину где-нибудь тут, — отрывисто приказал герцог, сопроводив слова нетерпеливым жестом.

Лакеи, кряхтя, повиновались. Едва не опрокинув высокий пузатый предмет — Джек решил, что это, должно быть, безумно дорогая китайская ваза, — они нашли наконец свободное место у стены и медленно опустили портрет на пол.

Джек шагнул к картине. Остальные тоже невольно подались вперед. И мисс Эверсли первая потрясенно воскликнула:

— О Господи!

Это был он. Конечно, это не мог быть он, потому что изображенный на портрете Джон Кавендиш скончался почти тридцать лет назад, но, Боже милосердный, мужчина, стоявший сейчас перед Грейс, был точной его копией.

Грейс так широко раскрыла глаза, что стало больно. Ошеломленная, она переводила взгляд с мистера Одли на портрет, и снова на мистера Одли, и снова на картину…

— Думаю, теперь все со мной согласятся, — самодовольно усмехнулась герцогиня.

Томас посмотрел на мистера Одли с ужасом, точно на привидение.

— Кто вы? — выдохнул он.

Но даже мистер Одли, казалось, потерял дар речи. Он стоял, неподвижно глядя на портрет. Лицо его побелело, губы приоткрылись, плечи безвольно поникли.

Грейс затаила дыхание. Вот сейчас разбойник очнется от оцепенения и заговорит, признается всем в том, что уже поведал ей минувшей ночью.

«Я не ношу имя Кавендиш. Хотя когда-то носил».

— Меня зовут, — запинаясь, проговорил мистер Одли, — мое имя… — Он замолчал, судорожно сглотнул и продолжил дрогнувшим голосом: — Мое полное имя — Джон Ролло Кавендиш-Одли.

— Кто ваши родители? — прошептал Томас.

Мистер Одли (мистер Кавендиш-Одли) не ответил.