Красавица и Холостяк (ЛП)

Какое-то чувство мелькнуло в ее глазах, прежде чем ее ресницы опустились, пряча его от него. Раздражение, запаленное нетерпением и бессилием, вспыхнуло в его груди. Она не должна ничего скрывать от него. Ее мысли, ее чувства, даже ее преданность, которую она хотела отдать старику, не заслуживающему этого или ее, в целом. Он желал каждую ее часть — желал, чтобы она отдала себя ему.

Откуда же это взялось? Свирепая потребность обладать, владеть. Требование.

Еще одна секунда — и он бы начал бить себя в грудь, рыча: «Я Тарзан. А ты чертова Джейн».

Нахмурившись, он дернул подбородком в сторону опустевшего класса.

— Как давно ты здесь волонтер?

Она пожала плечами.

— Пару лет.

— Пару лет? — повторил он. — Не помню, чтобы центр был включен в биографию семейства Блэйк по программе аукционов.

Не говоря уже о том, что, когда он собирал сведения о ней ради своего плана, он добыл информацию о советах и комитетах, где она заседала, на случай, если можно будет это использовать для его выгоды. Видимо, один из них он упустил.

Снова это — что-то — мелькнуло в ее глазах. И опять оно ускользнуло от него.

— Думается мне, это не так сексуально, как лига юниоров.

Он не знал, что удивило его больше: язвительность в ее голосе или то, что ему это показалось чертовски привлекательным. В конце концов, впрочем, причина была не так уж важна. Тот факт, что она удивила его, смущал и сбивал его с толку. Нервировал его.

Он шагнул вперед, и она попятилась вглубь комнаты, взгляд, обращенный на него, стал настороженным, острожным. Затем, как будто осознав, что отступает, она остановилась, вздернула подбородок и скрестила руки. Противоречащие жесты — вызов и самозащита — как наковальней ударил его. Сильная, но хрупкая. Сдержанная, но нежная. Смелая, но покорная. Гордая, но скромная.

Раскрыть секреты зоны 51 (прим. пер.: военная база в США, удалённое подразделение военно-воздушной базы Эдвардс) было бы легче, чем расшифровать загадки и двойственность Сидней Блэйк.

— Ты, — прорычал он, приближаясь, — полна секретов.

Она наклонила голову и протянула руку.

— Привет, горшочек, — протянула она. — Я чайник (прим. пер.: образное выражение, дословный перевод «сам такой»).

Похоть пронзила его тело, будто зубчатая молния прорезала гряду грозовых туч. Резко вдохнув, он взял ее лицо в руки и провел большим пальцем по пухлому изгибу ее нижней губы. Другой рукой он схватил ее бедро, крепко удерживая на месте, не позволяя убежать.

— Говорил ли я, как люблю твой ротик? — мурлыкнул он. Ее порывистый вздох подстегнул его придвинуться еще ближе. Заставил его проглотить собственный вдох, ощутив ее на своем языке. — Обожаю. Одна из первых вещей, что я заметил в тебе. Твой прекрасный, широкий, дьявольски сексуальный рот. Я задавался вопросами ночи напролет... каково это ощутить твои губы на моей коже? Как они будут выглядеть, растягиваясь для меня, принимая меня? Как много ты сможешь вобрать?

Огонь пробежал по его нервам, венам, превращая его в долбаного человека-факела. Нуждаясь в более глубоком, тесном прикосновении, он прижал нежную плоть ее губ к ряду ее зубов. Изучил ее в поисках знаков дискомфорта. И спросил себя, стоит ли отпустить ее или потребовать большего.

— Я целовал тебя. Я знаю, какая ты на вкус, и это только усугубляет мою нужду. Заставляет меня желать большего.

Комната наполнилась их резким дыханием. Так близко она не могла спрятаться за своей маской отчужденности. Не могла скрыть желание, темнеющее в ее глазах. Не могла замаскировать румянец, проступивший на ее патрицианских скулах. Низкий стон вырвался из его горла, когда он опустил голову...

— Это так ты хочешь заткнуть меня?

Холодное, неожиданное обвинение охладило его быстрее, чем январский ветер Чикаго.

— О чем ты? — поинтересовался он, отдернув руку от ее лица, будто обжегшись.

Хотя жар возбуждения все еще окрашивал ее золотую кожу, голос был наполнен холодом, резким, как и ее слова.

— Если я открою рот без разрешения, — усмехнулась она, изгибая губы в горькую карикатуру на улыбку, — сможешь ли ты поставить меня на место без унизительных, вульгарных слов? Пристыдить меня, чтобы я замолчала?

— Во-первых, — проговорил он, понижая голос и позволяя пульсации потребностей его члена вибрировать в его голосе, — ты можешь обманывать себя, если от этого чувствуешь себя лучше, но твое тело выдает тебя каждый раз. Тебе нравятся мои вульгарные слова, дорогая. Возможно, слишком сильно, поэтому ты и пытаешься кастрировать меня на словах сейчас. Тебе стоит понять одну вещь.

Он опустил голову, пока их носы не столкнулись и его губы не искупались в тихом, ускоренном дыхании, срывающемся с ее губ. Твердая длина его члена прикоснулась к ее животу, но он не отступил, не притворился, что она не заставляет его тело твердеть до состояния чертовой статуи. Она тоже не отодвинулась. Ее сила и упрямство лишь сильнее разожгли его пламя.