Красавицы не умирают

Пристальные взгляды, под перекрестье которых Кова­левская попадала, стоило ей где-нибудь появиться, остави­ли примечательные черточки ее внешности. Отмечали не­обыкновенно красивые очертания чувственного рта... Когда Софья Васильевна улыбалась, на щеках появлялись очень молодившие ее ямочки. Даже несколько крупноватая для миниатюрной фигуры голова не портила дела. Лицо было очень подвижно и мгновенно отражало настроение, неров­ное, часто меняющееся. Оно то угасало, то вспыхивало, но никто бы не заметил на нем ничего неопределенного, не­выразительного. Внешность Ковалевской, что характерно для впечатлительных, художественных натур, была про­должением ее внутренней сути.

Она знала, что продолжает нравиться, как в молодо­сти. Это тем более льстило, что вся скандинавская элита состояла в ее знакомых. Тут были и шведский исследова­тель Арктики Н.Норденшельд, известный датский публи­цист Г.Брандес, драматург Г.Ибсен, шведский писатель А.Стриндберг и многие другие.

Софья Васильевна прилагала немалые старания, чтобы усилить производимое ею впечатление. Ей нравилось по­клонение, и она старательно подогревала отношение к себе не как к феноменальному явлению в научном мире, а как к женщине красивой и эффектной.

Чтобы блистать на придворных балах, Софья Васи­льевна брала уроки танцев. Кавалерами были ее поклонни­ки. Начала учиться ездить верхом и любила рассказывать о себе как об опытной наезднице. Это милое сочинитель­ство ей с готовностью прощали, ибо широко было извест­но, что при малейшем движении лошади Софья Васи­льевна страшно пугалась и умоляла: «Пожалуйста, госпо­дин шталмейстер, скажите ей «стоп»!»

Где у Софьи Васильевны дело продвинулось вперед, так это в катании на коньках, которым она стала упорно заниматься. Чтобы публика не глазела на госпожу профес­соршу, делавшую первые неуверенные шаги на льду, один из ее поклонников залил каток у себя в саду.

Скоро Софья Васильевна в изящном костюме смогла показаться на льду, с удовольствием слушая комплименты в свой адрес. Вот как описывала подобную сцену одна из свидетельниц ледовых успехов Ковалевской: «Когда я приходила после школы на каток, то иногда наблюдала там, как профессор Леффлер катался на коньках вместе с профессором Софьей Васильевной Ковалевской, которую он всюду сопровождал, как верный рыцарь. Они напоми­нали мне одну пару, о которой я читала в каком-то рус­ском романе: его богатая шевелюра выбивалась из-под большой меховой шапки, а она со своими локонами похо­дила на Анну Каренину — на ней была широкая юбка с меховой опушкой и фалдистый жакет, обрамленный тем же мехом. Про них рассказывали, что, ведя все время между собой математические разговоры, они и коньками выписывали математические формулы...»

В отличие от многих «новых» женщин, чрезвычайно небрежно относившихся к своей внешности, Софья Васи­льевна придавала большое значение тому, как и во что она одета. К сожалению, как отмечали внимательные дамы, Ковалевская не обладала искусством одеваться. Она знала за собой этот грех и обычно просила подругу-польку, известную изысканным вкусом, выбирать для нее туалеты.

Широко известное изображение Ковалевской в скучном полосатом платье далеко не отражает настойчиво­го стремления «принцессы науки» следовать новейшим изыскам парижской моды.

Вот любопытная зарисовка, сделанная рукой самой Софьи Васильевны: «...я сижу в белом пеньюаре, с цвета­ми и золотой бабочкой в волосах — через час я должна ехать на большой бал к норвежскому министру, там будет и король и все принцы».

В письмах Ковалевская тщательно помечает знаки внимания, оказанные ей как женщине. Обилие мужских имен, правда, наводит на мысль, что сердце Софьи Васи­льевны всерьез никем не занято. Это подтверждается и ее собственными словами: «Что же касается моей частной жизни, то вы не можете себе представить, до какой степе­ни она вяла и неинтересна».

...Кем бы женщина ни была: адвокатом, балериной, проводником дальнего следования, космонавтом или бар­меншей, — у нее есть своя, особая «история женщины». Род занятий, успехи в профессии в этой истории не играют никакой роли, или роль эта слишком незначительна. Скром­ная библиотекарша в немодном пальтишке может быть столь удачлива и благополучна чисто по-женски, сколь фа­тально невезуча, скажем, экранная дива, чье имя у всех на устах. Стремление найти свою пару на этой земле, быть чьей-то избранницей уравнивает всех женщин на свете.

Вот почему удачный стокгольмский дебют не мог за­ставить Ковалевскую не думать о том, что, пожалуй, это печально — быть ничьей. Умной, знаменитой, красивой, обаятельной — и ничьей.

                                                                     * * *

Летом 1886 года Ковалевская отправилась в Россию за дочерью, которую, уезжая в Стокгольм, оставила у род­ных. Все время ее вживания в новую почву стокгольмские дамы изводили Софью вопросами, как она может так долго жить в разлуке со своим ребенком. Хотя профессор Леффлер советовал российской гостье не обращать внима­ния на «шведский курятник», эти разговоры, видимо, уязвляли Ковалевскую.