Красавицы не умирают

Возле Нины Грибоедовой всякому хотелось быть луч­ше, благороднее, умнее. Вот где находило подтверждение известное высказывание: «Мужчины пишут законы, жен­щины образуют нравы». Во всем, что сочинено в честь «невесты Севера» и в стихах, и в прозе, заметно одно: мужчины вспоминают чувство, которое женщины уже дав­но не вызывали, — благоговение! Они уподобляются жре­цам в храме. Пылкие речи заменяются робкой молитвой. Они чувствуют себя во власти чего-то более высокого, нежели красота и пленяющая женственность.

«Улыбка Нины Александровны все ли так хороша, как благословение?.. При свидании скажите ей, — просит ге­нерал Л.Л.Альбрандт приятеля, жителя Тифлиса, — что и здесь, за дальними горами, я поклоняюсь ей, как маго­метанин солнцу восходящему».

Что к этому прибавить?..

Люди не любят обременять себя зрелищем чужой пе­чали, пусть даже потаенной. Она смущает, угнетает дух и настроение. К Нине же Александровне тянулись, общест­ва ее искали — лучшее свидетельство тому, что она не производила впечатления человека, которому постыл мир и все сущее в нем. Никто не замечал в Грибоедовой ни ма­лейшего желания из-за своего трагического прошлого ока­заться в глазах других на особом счету. Вспоминали, что Нина Александровна «всегда охотно делила и понимала веселость других».

Приветливый взгляд Нины Александровны, ее общи­тельность и, казалось, спокойное состояние духа вводили в заблуждение многих. И действительно: разве время не ле­чит? Искатели руки Нины Александровны не переводи­лись в течение всей ее — увы! — недолгой жизни. Они не переставали надеяться, что в конце концов трагедия погибшей любви отойдет в прошлое и уступит место есте­ственным стремлениям красивой женщины обрести семью, обожающего ее человека.

Среди поклонников Нины Александровны были люди очень достойные, доказавшие свою преданность. С каж­дым из них она была бы спокойна за свою судьбу. Но всякий раз она отказывала. И любящие ее не оскорбля­лись этим отказом, продолжали ждать, надеяться, снова предлагали руку и сердце и снова слышали ее тихое, твер­дое «нет».

Почему так? Какая в том справедливость, если одна погибшая жизнь хоронит заживо другую? Разве память об одном человеке так уж несовместима с привязанностью к другому? Да был бы доволен сам Грибоедов долей своей Нины, обрекшей себя на одиночество, на отказ от радо­стей материнства?..

А тоску — глубокую, непреходящую — она чувство­вала. После смерти родителей образовавшаяся пустота му­чила Нину Александровну. Недаром, когда ее невестка ожидала очередного ребенка, она буквально взмолилась:

—     Вас окружают дети, а я совсем одна. Отдайте мне того, кто должен появиться на свет.

Давид Александрович обещал, что, если родится де­вочка, сестра возьмет ее и будет растить. Радости Нины Александровны не было предела: хоть одна молитва была услышана небом. Маленькая Катя родилась хилым, болез­ненным ребенком. «Мама Нина» самоотверженно выхажи­вала девочку. Кроватка Кати стояла рядом с кроватью Нины Александровны. Она не разлучалась с воспитанни­цей, та обожала ее, и слезы, которые не всегда удавалось спрятать вдове, были первыми Катиными огорчениями.

—     Кто тебя обидел, тетя? Ну почему ты плачешь?

Нина Александровна брала девочку на руки, прижима­ла к себе:

—    Я просто так, Катенька. Больше не буду. Посмот­ри, я уже улыбаюсь...

 «Мама Нина», правда, отлучалась. Это происходило каждый день, и, чуть подросши, девочка уже знала, что тетя ходит на могилу. Иногда брала и ее.

Еще воспитанница Нины Александровны запомнила шкатулку, всегда стоявшую на столике в их с тетей спаль­не. Ей не раз приходилось видеть, как та открывала крышку, водила пальцами по темному дереву. Потом лицо тети становилось странным, словно она, сомкнув веки, что-то силилась вспомнить и не могла, — и это очень мучило ее. Потом она опускала голову на поднятую крышку, пле­чи ее начинали мелко-мелко дрожать.

...Воспитанница Грибоедовой, Екатерина Давидовна Астафьева, на склоне лет вспоминала: «В 1871-м мать моя передала мне тетину шкатулку, говоря: «Береги, она была очень ценной для тети твоей, в ней когда-то хранились бумаги Александра Сергеевича Грибоедова».

...Люди едва ли когда поймут, что хранящие верность не совершают никакого усилия над собой. Это нечто само собой разумеющееся. Их ноша легка. Нина Александровна удивилась бы, услышав, что ее жизнь называют подвигом любви. Если бы ей хотелось, она полюбила бы другого. Но это было невозможно. Грибоедов, мертвый, легко справлялся с соперниками. Он оставался самым лучшим, умным, красивым. Как это удается тем, кого давно нет на свете, почему их любят, а живых забывают, легко заменя­ют другими — загадка...

                                                             * * *