Краш-тест

Почистив зубы и приняв душ, я снова легла, чтобы, когда придет Герман, сделать вид, что сплю. Сон не шел, и я думала о том, как расстаться мирно. В голову сами собой лезли мысли о том, насколько паршиво сейчас Зое. Что Максим ей сказал? Вряд ли «извини, но я передумал». Озвучил ли настоящую причину – другую женщину? И мне предстояло причинить такую же боль Герману. Не просто случайному парню из бара, а человеку, который столько лет был для меня любимым, близким. Несмотря на все ссоры, обиды, расставания.

Я решила, что скажу так: мы пытались, но ничего не вышло. Извини, я больше не могу. О драконах – ни слова.

Герман пришел в первом часу. Так же, как и я накануне, долго торчал в ванной, потом лег, отодвинувшись на самый край. И спиртным от него не пахло. Наверно, я была бы только рада, если б он тоже переспал с кем-то. Ну как рада? Узнай я наверняка – резануло бы ревностью и обидой собаки на сене, но все равно вздохнула бы с облегчением.

30 декабря

Утром Герман еще спал, когда я ушла проводить последнюю в этом году экскурсию по Литейному. Устроившись на работу, я делала это редко, раз или два в месяц, да и то если позволяла погода. Сейчас она была сказочной – небольшой морозец, полный штиль и яркое солнце. Закончив, пообедала в кафе, долго сидела за чашкой кофе, а потом решила сделать себе подарок. Пойти туда, где бывала нечасто, хотя любила это место невыносимо.

Оставив позади набережную Кутузова, я перешла Неву по Троицкому мосту и оказалась на Петроградской стороне. Каменноостровский проспект был моей тайной страстью. Самое чувственное, эротичное место города – я воспринимала его именно так, и это было сейчас созвучно моему настроению. Серебряный век, декаданс. Утонченный, изысканный, таинственный. Напряженно тревожный, замерший в ожидании перемен.

Я шла – и словно перебирала драгоценности в шкатулке: все ли на месте. Особняк Кшесинской с вросшим в ограду деревом. Похожая на кремовый торт Австрийская площадь. Александровский лицей. Дом с колоннами. Дом с башнями на площади Льва Толстого. Остановившись на углу, я задумалась, идти ли дальше, но все-таки свернула на Большой, чтобы полюбоваться на своего любимца – Дом с совами.

Остановившись на противоположной стороне, я смотрела на него. Был тот короткий час, когда подслеповатое зимнее солнце начинает садиться, и Питер становится розовато-сиреневым, а воздух – серебристо-серым, мягким, как пух.

Он подошел, как всегда, незаметно, неслышно, сзади, обнял за плечи.

- Мы с тобой так долго вместе, что уже не столько любовники, сколько друзья, правда?

Я запрокинула голову ему на грудь и улыбнулась.

- У нас такой странный открытый брак. Я знакомлю кого-то с тобой, а ты утешаешь, когда у меня с кем-то не ладится.

- И все равно мы друг друга немного ревнуем. Ты бы хотела, чтобы я был только твоим, но тебе нравится, когда кто-то любит меня. И я бы хотел, чтобы ты была моей, но я желаю тебе счастья с другими.

- Согласись, это приятная ревность.

- Да. Я согласен делить тебя с тем, кто подходит тебе. Подходит нам.

- Мне плохо…

- Я знаю. Ты любила его не один год. Но это не твой мужчина.

- Ты сказал, что все изменится.

- Все уже изменилось.

- Но…

Его уже не было рядом. Нет, он был, но словно наблюдал за мной с высоты, из-за крыш. Я повернулась и пошла к метро.

Вечером Герман лежал на кровати с ноутбуком и играл в какую-то стрелялку. А я наряжала в гостиной елку. Это был наш ритуал. Каждый год тридцатого вечером я одна наряжала искусственную елку – на иголки настоящей у меня была контактная аллергия: мелкая зудящая сыпь на руках. А Герман тридцать первого украшал живые ветки, которые мы привозили от мамы из Левашово.

Я косилась на телефон, лежащий рядом. Он упорно молчал.

Похоже, Максим решил, что если приходится выбирать между двумя бабами, лучше послать обеих. Духи? Так, прощальный подарок. Ну а секс – финальная точка.

Ну что ж…

К моему неприятному удивлению, Герман лег спать рано. И когда я пришла, почти через час, молча потянул меня к себе. Я зажмурилась, сжала зубы. И поняла, что не смогу. Даже если это последний раз. Теперь уже не смогу.

- Герман, я… не могу.

- У тебя что, теперь по два раза в месяц? – удивился он. – Только что ведь было. Да и когда это мешало?

Я молчала.

- Знаешь, если не хочешь, можно было так и сказать. Мы же договаривались. Зачем врать-то?

- Не хочу. Прости.

- Да было бы за что, - сказал он с неожиданной злостью и отвернулся.

Да, Герман, ты прав. Не за что. То, что было между нами в последнее время, - это действительно ничто. По сравнению с тем, что было раньше. Эти три месяца убили остатки чувств. И это была моя вина – потому что я дрогнула и согласилась попробовать еще раз. Потому что мне было плохо. Потому что тот, о ком я мечтала, решил жениться на другой.

А теперь он на ней не женится. Но и я ему, похоже, тоже не нужна.

31 декабря