"*23 мая Красин посетил министерство иностранных дел Великобритании и передал меморандум Советского правительства. В нем выражалась добрая воля и готовность во имя сохранения мира сделать ряд уступок по второстепенным вопросам. Вместе с тем отвергались все необоснованные обвинения и отклонялись требования, которые ущемляли суверенитет Советского государства.
Твердость Советского правительства, поддержка английского пролетариата, стремление деловых кругов Сити к нормализации отношений с Советским Союзом сорвали антисоветские планы Керзона. Его ультиматум был бесславно похоронен в архивах истории, а заодно и расчеты на новую интервенцию против СССР.
В Москву Красин возвратился со щитом.
XIV
На Москве кричали гудки. Долго, горестно и тревожно. Их голоса, сливаясь в один протяжный крик, рвали и не могли разорвать тишину. Тяжелая и неподвижная, она сдавила город. Так же, как сдавил его мороз, неслыханный и немило-сердный. И никакие костры, хотя их жгли во множестве, не были в силах с ним совладать. Как не в силах был мороз совладать с людьми, которые все шли и шли Москвой.
В тот день на улицы вышел чуть ли не весь город. Но Москва была тихой. Над ней нависло безмолвие — безмолвие горя. И ни гудки остановившихся фабрик, заводов и паровозов, ни уханье пушек, что отдавали прощальный салют, ни хруст снега под сотнями тысяч ног не могли порушить тишины.
Тишина, мороз и горе сдавили Москву.
Москва хоронила Ленина.
Красная площадь словно разом поседела. Стены Кремля припорошило снегом и инеем. Минин и Пожарский стали белыми. Даше пеструю шапку Василия Блаженного высеребрили холода.
Огромная в своей непомерности площадь сжалась. Так тесно было на площади от людей. И среди массы непокрытых голов — седая голова Красина.
Несколько дней назад, студеным утром, он вместе с другими членами ЦК нес на руках обтянутый красным кумачом гроб. Пять верст. От Горок до станции Герасимове Меж заснеженных полей. Следом за крестьянскими розвальнями, с которых возница посыпал зеленым ельником путь.
"Вся эта неделя, — писал Красин близким, — как какой-то сон. И горе и скорбь невыразимая, но и сознание чего-то неизъяснимо великого, точно крыло истории тогда коснулось нас в эти жуткие и великие дни. Два года болел Ильич… и врачи не давали никакой надежды на сколько-нибудь полное выздоровление, подчеркивая все время возможность катастрофы в любой момент, — и все-таки когда утром на другой день после смерти мне по телефону сообщили это, весть была неожиданна, как удар молнии среди ясного неба. За несколько часов до смерти В. И. у меня был один из врачей, живший в Горках, н передавал о значительном улучшении в физическом состоянии В. И., хотя тут же прибавлял, что случайное разрушение какого-либо сосуда может вызвать дальнейшее прогрессирование паралича и даже смерть. Так и вышло… Надо еще удивляться, как при так далеко зашедшем разрушении В. И. мог читать газеты и не только понимать других, но и давать им разные указания, а в особенности следить систематически за газетами и вновь выходящими книгами. Мука В. И. состояла в неспособности самому припоминать слова и говорить что-либо. Он был буквально в положении человека, на глазах у которого происходят понятные ему события, надвигается какое-нибудь несчастье, и он видит это все и знает, как этому помочь или как это предотвратить, но у него нет способа сообщаться с людьми, он не может им ни написать, ни крикнуть о том, что видит и знает!..
Всю свою жизнь, вплоть до мельчайших и второстепенных деталей, вроде выбора квартиры, В. И. располагал так, как это политически было целесообразно, как было лучше для борьбы и работы. И умереть он сумел с наибольшим возможным в данный момент и при данных обстоятельствах политическим результатом… А смерть как раз в день последнего дня заседаний съезда Советов РСФСР и накануне открытия съезда СССР?.. Разве не явилось глубокого политического значения фактом, что эта смерть совершилась в такой момент, когда тысячи уполномоченных со всей земли делегатов могли… видеть его во гробе, стоять на часах у его могилы, присутствовать на похоронах? А эта грандиозная манифестация паломничества сотен тысяч людей всякого звания в Дом Союзов, где три дня ждал В. И., пока разогреют и взорвут землю на Красной площади для могилы. Точно чтобы испытать всю эту людскую лавину, стекавшуюся к Дому Союзов, завернул мороз в 24–28 градусов. И люди по 4, по 6 часов ждали очереди в бесконечных колоннах, опоясывавших улицы и площади центральной части Москвы.
Да, умел В. И, жить, умел он и умереть".
Красин провожал не только вождя и учителя, он провожал и лучшую часть своей жизни — молодость и зрелость, проведенные вместе с Ильичей.
Годы, ушедшие в прошлое, были нелегкими, отношения не всегда простыми, а подчас напряженными. И оттого — драгоценными. 1
Тому, что было трудным, а в конце концов обрело общий знаменатель, нет цены. В многолетнем общении с Лениным, в совместной борьбе и дружбе с ним, — а Ленин был верным и беспощадно взыскательным другом, — Красин переменился, стал лучше и мудрее, чем был.