Красинский сад. Книга 1

Девять купюр по три червонца каждая и одна достоинством в десять рублей приятно ощущались в потайном кармане, но никак не удовлетворяли Мишку своим раскладом. Оставить себе десять рублей, мало, считал он, а значит, придется разменять трехчервонцевые банкноты, на которых был изображен сеятель. Если сказать хозяину-кулаку честно, что за одну буренку ему заплатили по пятьдесят рублей, а за бычка по тридцать, то кулак сам даст премию Мишке за удачную сдачу скота. А если не даст? Тогда нужно оставить себе шестьдесят рублей из расчета сорок за буренку и четвертак за бычка, а кулаку соврать. Неожиданно Мишке дошло, что это как раз две трехчервонцевых банкноты и менять ничего не надо.

Так они и вошли в нэпмановский дом, улыбающийся приказчик и Мишка, радостный от своих вычислений. Дом представлял собой кирпичные хоромы на манер купеческих домов царского времени. Он был покрыт жестью, крашеной в бурый цвет. Таких домов во всей станице не было ни у кого. Войдя из прихожей в гостиную, Мишка с интересом рассматривал мебель, которой он никогда в жизни не видел. Все говорило о больших доходах хозяина дома и его изысканном вкусе.

– Постой здесь, я сию минуту, – произнес приказчик и скрылся за дверью, ведущей в соседнюю комнату.

Вскоре он вышел оттуда с нэпманом, ухоженным мужчиной сорокалетнего возраста, в домашнем плюшевом халате и комнатных туфлях. Нэпман улыбался и с интересом рассматривал Мишку, выглядевшего на фоне этой роскоши холопом. Наконец он сел в кресло и закурил папиросу.

– Наслышан, молодой человек, – сказал нэпман, – и согласен принять тебя.

Расскажи мне, как тебе удалось усмирить этого зверя.

– Я не знаю, как это случается, – отвечал Мишка, – я просто смотрю в зрачки собаке, и она мне подчиняется!

– Но ведь это, наверное, не первый раз? – спросил нэпман, – когда ты узнал об этой своей способности?

– Это было несколько лет назад, зимой, – отвечал Мишка, – мы тогда с моей сестрой ходили на базар в Милютинскую. Поднималась пурга и начинало темнеть, когда на дороге появились волки. Сестра очень испугалась.

– Нам, конец, Мишка! – сказала она мне, – волки нас сожрут!

– Но я почему-то не чувствовал страха и смотрел в глаза самому крупному из волков, – продолжил рассказ Мишка, – а в уме вопрошал: «Кто меня жрать будет? Ты зверюга серая?». К нашему громадному удивлению волк начал взвизгивать и за ним несколько хищников как по команде, повторили это. Тогда я стал приговаривать: «пошли прочь». И волки подчинились мне, поднявшись, они убежали в степь, а мы с сестрой благополучно вернулись домой. С тех пор меня в хуторе некоторые казаки стали называть колдуном.

– Интересная история, – произнес задумчиво нэпман, – ну, ладно, поработаешь на псарне, а там посмотрю, зарекомендуешь себя, переведу в разделочное отделение, а может и в колбасники даже. Все зависит, как работать будешь. Кормежка у меня отменная, колбасы наешься вдоволь, платить буду пять рублей в неделю. Устраивает тебя такая работа?

– Да, еще бы, дядь…, – робко выдавил из себя Мишка, – спасибо…, я век не забуду Вашей доброты!

– Ну, а если согласен, то ступай домой, – сказал нэпман, – предупреди родных, собери свои пожитки и возвращайся. Меня зовут Николай Леонидович, приказчика моего – Филипп Григорьевич. Как вернешься, он тебя введет в курс дела.

… Солнце садилось, и ее краснеющий диск завис у горизонта, как степной орел, высматривая добычу в густой траве. Пыльная дорога, накатанная телегами и арбами, тянулась меж земельных казачьих паев с уже убранной пшеницей, которые совсем скоро казаки начнут пахать под озимые. От самой Морозовской до хутора, где жил Мишка обработанные поля чередовались с пастбищами, покрытыми ковылем и полынью, насыщающей воздух горьким ароматом степи. У обочин дороги местами прорастал пырей, а там где были пастбища и сенокосы – густо расстилался чабрец. В балках, заросших терновником, журчали ручьи, из которых можно было попить прохладной воды, черпая ее ладонями, сложенными в лодочку. На ровных местах густо произрастал бобовник и себерёк, которым бабы выпаривали бочки под соленья. На засушливых, выветренных местах прижилась калмыцкая малина.