Красивая иллюзия (СИ)

– Вот так, моя хорошая, - чувствую теплые руки на моем лице, убирающие прилипшие волосы. - Вот и все. Теперь расслабься. Ты умница. - В глазах до сих пор темно, все плывет. Чувствую, как в руку впивается что-то острое. Несколько мгновений и я прекращаю чувствовать боль, а еще через мгновение и все тело. Так хорошо. Я уже ничего не слышу и не чувствую. Ничего нет. Я куда-то уплываю. Туда, где ничего не имеет значения.

Я не знаю, сколько проходит времени, не понимаю где я. И совершенно не помню, что со мной произошло. Пытаюсь открыть глаза, но тут же зажмуриваюсь от яркого солнечного света. Слышу тяжелые шаги, шорох,и свет пропадает. Я могу пошевелиться, но боюсь двигаться. Боюсь вновь почувствовать боль. Ужасно хочется пить, словно я не пила очень долго и умираю от обезвоживания. С трудом распахиваю глаза, фокусирую взгляд на белоснежном потолке, чувствуя запах лекарств, понимаю, что я в больнице. Решаюсь пошевелиться, ощущая неимоверную слабость. Пытаюсь вспомнить, что со мной произошло и как я оказалась в больнице. Но память подводит, словно у меня амнезия или кто-то сверху щадит меня, не позволяя вспомнить случившееся.Хочу немного приподняться, осмотреть палату и понять, кто находится рядом со мной. Но при попытке сесть низ живота накрывает тупая ноющая боль. Морщусь, немного постанывая в голос, безвольно падаю на подушки. Глубоко дышу, прекращая резкие движения и бoль медленно отступает. Чувствую, как мою руку накрывает большая теплая ладонь.

- Алина, милая, не двигайся, - а я зажмуриваю глаза и никак не могу понять, реальность это или мой бред. У Олега такoй тихий, мягкий и немного надрывный голос. Поворачиваюсь в его сторону, удрученный вид. Волосы взъерошены, будто он постоянно трепал их, рубашка с оторванными верхними пуговицами вся помята. Я никогда не видела его в таком состоянии. Давыдов всегда идеальный, безупречный и безэмоциональный, а сейчас в его покрасневших тусклых глазах столько боли. Пн гладит мою ладонь, и я чувствую, как дрожат его руки.

- Как ты? Больно? – спрашивает он осипшим, неживым голосом.

- Нет. Уже нет, - отвечаю я и сама не узнаю свой голос. С минуту смотрю в его глаза и моя жестокая память начинает выдавать причины моего нахождения в больнице. Вот я бегу прочь из дома, оступаюсь, лечу вниз, падаю. Боль. Олег что-то кричит, о чем-то просит, а потом темнота. И следующие кадры. Яркими вспышками. Еще больше боли, свет, нлзнакомые голоса, женщина, говорящая мне, чтo делать. Острая боль, облегчение и вновь темнота. Нет! Резко отнимаю руку от ласкающей ладони Олега, накрываю свой живот в надежде почувствовать малыша. А его нет. Мой ребенок не со мной. Ничего нет. Я пустая. Совершенно пустая. Во мне нет жизни. Сердце начинает биться быстрее, отбивая грудную клетку. Пульс зашкаливает. Дышать становится трудно, а я вновь ощупываю свой живот в надежде почувствовать своего малыша.

- Нееет, - стону я, впиваясь в холодные, заледеневшие глаза Олега и читаю в них приговор, понимая все без слов лишь по его мертвому взгляду, стиснутой челюсти и тяжелому дыханию сквозь зубы. - Нет. Нет. Нет! – мотаю головой в разные стороны, не желая принимать реальность. Часто, глубоко дышу, зажмуриваю глаза, желая вновь провалиться вo тьму и ничего не чувствовать. Наверное, я плачу, потому что лицо обжигает что-то мокрое, а из горла вырывается вой.

- Милая, Алина, пожалуйста… - он обхватывает мое лицо, удерживает, прислоняется холодным лбом к моему лбу, глубоко дышит. – Пожалуйста… пожалуйста… - повторяет он, а потом вдруг как в лихорадке начинает беспорядочно целовать мое лицо, собирая губами поток моих слез. Но моей памяти мало того, что она подкинула мне страшные кадры того падения. Разум издевается надо мной и выдает мне причины, по которым я бежала от Олега. Сама себя не узнаю, но глубокая боль и отчаяние сменяютсяяростью, злостью и презрением к Олегу. Нахожу в себе силы, накрываю руками его грудь и отталкиваю его от себя.

- Все из-за тебя! – хрипло кричу я, обвиняя в том, чтo случилось. - Не прикасайся ко мне, убирайся! –он не поддается, сжимает меня сильнее, поднимает голову,и я вижу, как из глаз этого бесчувственногомужчины катятся скупые слезы. Олег молчит, сжимая губы, преодолевая собственную душевную боль. А мне плевать на его боль, на его эмоции и на него самого. Это он виноват, что нашего ребенка нет. Отталкиваю его от себя, еще и еще, пока он не пoддается, отшатываясь от меня.