Красивая ложь

В Хобокене я пересела на другую электричку и через полчаса была в городе, где провела свои детские годы. От вокзала до дома моих родителей было пятнадцать минут ходьбы. Дом был построен в 1919 году, но в конце восьмидесятых его модернизировали. Вокруг здания высились дубы и вязы. Общая картина была воплощением американской мечты: дом как бастион, как крепость, как оплот семьи. В этой части города все ходили в один большой магазин, дома размещались посреди миниатюрных ухоженных лужаек, улицы извивались замысловатыми маршрутами, а вдоль них тянулись ряды уличных фонарей. Так изображают тихий провинциальный город-мечту на рождественских открытках. Когда я перешагнула порог, на часах было четыре. В воздухе пахло мясным пирогом.

— Мама! — крикнула я вместо приветствия, захлопывая за собой входную дверь.

— О Ридли, — ответила мне мама с улыбкой, появляясь из кухни. — Как твои дела, дорогая моя?

Она легонько обняла меня, а затем отстранилась на расстояние вытянутой руки, чтобы получше меня рассмотреть. Она словно искала тревожные сигналы: шрам на подбородке, темные круги под глазами, резкое похудение или наоборот, кто знает?

— Что-то случилось? — спросила она меня, сузив глаза.

Это, как правило, был ее дежурный вопрос, когда я звонила или приезжала. Словно я исчезаю на долгое время. Отцу я вообще звоню каждый день. Маме я звоню реже. Справедливости ради следует сказать, что я разговариваю с мамой не так уж часто.

— Нет, — ответила я, обнимая ее. — Конечно нет.

Она кивнула, но посмотрела так, словно хотела напомнить мне: она знает о моих проблемах лучше, чем я знаю о них сама. Я вынуждена с ней согласиться: ложь в отношении родителей бесполезна. Я не понимаю, неужели все видят, что я подавлена?

Мама казалась мне очень маленькой. Она была худенькой, с выпирающими косточками на руках, а я отличалась округлостью форм. У нее была мальчишеская фигура, а я казалась по сравнению с ней этакой женственной матроной. У нее были мелкие черты лица. Мама походила на миниатюрную статуэтку. Я всмотрелась в ее лицо и вдруг вспомнила ту женщину на фотографии, которую я получила вчера по почте. Я совершенно не была похожа на мать и, напротив, казалась копией той незнакомки.

— Что случилось, Ридли? — снова спросила мама, склонив голову набок и буравя меня своими холодноватыми глазами.

— Когда папа приходит с работы? — поинтересовалась я, направляясь в кухню и открывая дверь духового шкафа.

Мясной пирог в томатном соусе аппетитно шипел, а жар духовки приятно согрел мои щеки. Я была рада возможности не встречаться с матерью взглядом.

— Он будет с минуты на минуту, — ответила она.

Поскольку я ничего не сказала, она решила сменить тему.

— Итак, ты выскочила на трассу и спасла малыша? Вошла в охваченное пламенем задние, что-нибудь еще?

— Нет. На моем счету только один ребенок.

— Это меня радует. Наверное, тебе не стоит превращать подвиги в свою повседневную обязанность. Иначе удача может от тебя отвернуться, — сказала мать, с любовью похлопывая меня по спине.

Я села у стола, и мы немного поболтали о ее работе в начальной школе, которую она выполняла как волонтер. Потом разговор перешел на работу отца в клинике для детей из неблагополучных семей. Я не слышала ни одного слова из того, что говорила мне мама, потому что меня все это сейчас мало интересовало. Я все время прислушивалась к звукам за окном, ожидая, когда во дворе появится машина отца.

— Ты меня слушаешь?

— Конечно, мама.

— Что я только что сказала?

— О, неужели к нам пожаловала наша маленькая сердцеедка? — колоколом прогудел голос отца в прихожей.

Он стал называть меня так с тех пор, как я порвала с Заком.

Я встала и пошла ему навстречу, желая ощутить знакомые объятия.

— Как у тебя дела? — спросил он, крепко прижимая меня к себе.

— Хорошо, — ответила я, уткнувшись ему в плечо.

— Вот и славно, — с улыбкой произнес он и потрепал меня по щеке. — Ты очень хорошо выглядишь.

Мне было очень важно знать, что хотя бы отец не считает, что со мной что-то не в порядке.

Но несмотря на это я и сама понимала, что далеко не все благополучно. Я привезла с собой фотографию и записку. Сначала я хотела выбросить их в мусорный бак, надеясь, что это поможет мне забыть обо всем. Но я не сумела заставить себя сделать это. Я сама не могла бы объяснить причину. Когда я выходила из квартиры, я оставила конверт на столе, но через некоторое время вернулась за ним. Наверное, я хотела, чтобы родители развеяли мои страхи и мы вместе посмеялись бы над чьей-то неудачной шуткой. Ха-ха-ха.

* * *

После ужина мы сидели, сытые и спокойные, при тусклом свете лампы, нависавшей над столом.

— Со мной произошло кое-что странное, — нарушила я тишину.

— Я знала, что что-то случилось, — с удовлетворением заметила моя мать.

— Мама, — произнесла я тоном, не оставлявшим сомнений в том, какой предсказуемой и скучной я иногда ее считаю.

— Что такое, Рид? — спросил меня отец, лицо которого излучало открытость и искреннее беспокойство.