Красиво жить не запретишь

Сбоку от меня, напротив дивана, стоял шкаф с парадной Стасовой посудой. Со стеклянными дверцами и зеркалом внутри. Сервант, что ли, он называется? Я переползла по стенке к нему и навалилась всей тяжестью, чтобы не упасть.

Никуленко так и стоял спиной ко мне, словно чего-то ждал. Усатый отнял одну свою руку от живота и стал шарить ею у себя за спиной.

— Чу… Чумак? — выговорила я, глядя на него.

Изо рта у меня снова потекла кровь, и говорить дальше совсем не было никакой возможности.

Он тоже сплюнул кровью, прокашлялся и прохрипел:

— Он самый.

Я попыталась качнуть сервант, но он был такой тяжелый, что я сама чуть не упала.

Чудно как-то. Прямо как в гангстерских боевиках, только реальность, безусловно, лучше воспринимается. Вот он, тот самый мифический Чумак передо мной, а я никаких чувств не испытываю. Кроме страха смерти, конечно. Ну, наверное, так и должно быть — все же он главарь мафии. Пусть и провинциальной. А я его разглядеть даже толком не могу — мне кровь глаза заливает. Да и он особо бодрым не выглядит. Ну, и это тоже под законы жанра гангстерских фильмов подходит: финальная схватка плохого парня и хорошего парня. То есть не парня, конечно…

Я еще сильнее качнула сервант. Зазвенели стеклянные дверцы, какая-то утварь внутри попадала.

Чумак наконец нашел, что искал. Пистолет. Никуленко все стоял, отвернувшись. Он, кажется, еще и руки сложил на груди. Рисуется, что ли? Ну, ладно, мудозвоны, получайте. Я толкнула сервант изо всех своих сил, но, видимо, сил этих оставалось так мало, что сервант устоял, хотя внутри все падала посуда Стаса.

Чумак поднял пистолет и попытался прицелиться. Рука у него тряслась от сильного напряжения, дуло пистолета описывало круги перед моими глазами.

Он выстрелил.

Пуля вонзилась в стену высоко над моей головой. На меня посыпалась штукатурка. Я навалилась на сервант.

Давай, Татьяна Александровна, давай!

Чумак, наверное, догадался о моем замысле и сосредоточенно прищурился, целясь. Но выстрелить он не успел. Одна из ножек серванта подломилась, и, гремя посудой, все сооружение — прости, Стас! — рухнуло на Чумака. Я, не удержавшись на ногах, упала сверху, на деревянную заднюю стенку серванта.

Чумак страшно полузахрипел-полузакричал. Никуленко вскрикнул, обернулся и выбежал вон из комнаты.

Я лежала, тяжело дыша. Чумак уже не хрипел.

В кухне или в коридоре послышались какие-то крики и возня. Похоже на драку.

Я сползла с серванта, встала на корточки и заглянула под него. Чумаковский ствол лежал в полуметре от меня. Над ним с дивана свисала рука. С руки тонкой струйкой бежала кровь. Я взяла пистолет, поднялась на ноги и, шатаясь, вышла в коридор.

Никого.

Теперь шум раздавался из кухни. Держась за стенки, я побрела туда. Голова моя просто раскалывалась от боли. Интересно, Чумак помер или нет?

На кухне грянули два выстрела. Потом еще один.

«Ствол в духовке», — вспомнила я. Кто в кого стрелял?

Я прошла в кухню и утвердилась в дверном проеме, держа перед собой чумаковский пистолет обеими руками.

Возле опрокинутого стула со сломанными ножками лежал Стас. Он был жив и, хватаясь окровавленными руками за левый бок, пытался подняться. Никуленко с совершенно безумными глазами стоял у окна. Пальцы у него дрожали, пистолет в них так и прыгал. Он пытался направить его на меня, но руки его, видимо, совсем отказывались подчиняться. Карася не было. Скорее всего, он успел свалить.

Я посмотрела под ноги. Никуленковский наркоманский школьный пенал валялся на полу, его содержимое было рассыпано по всей кухне — разбитые и раздавленные шприцы, ампулы, какие-то склянки.

Никуленко пошлепал губами, хотел что-то сказать, но вместо этого у него получился протяжный вой.

На полу стонал Стас.

Я почувствовала, что сама начинаю сходить с ума. И, чтобы освободиться от этого, я направила пистолет на Никуленко и раз за разом стала нажимать на курок. Выстрелов я не слышала.

Никуленко продолжал стоять там же, у окна. Его пистолет тоже был направлен на меня.

Я нажала на курок еще раз — результат тот же. До меня дошло, что там просто не было патронов. Остатки разума покинули меня. Продолжая так же нажимать на курок, не опуская пистолет и не сводя глаз с Никуленко, я пошла на него. И под моими ногами хрустели осколки стекла.

Никуленко снова хотел что-то сказать, открыл рот и выстрелил себе в висок.

Он снес себе полголовы. Кафель на Стасовой кухне покрылся красными пятнами крови и серыми — мозга. Его тело упало влево, по направлению выстрела, в узкий промежуток между плитой и стеною.

Наступила тишина, только ворочался на полу Стас да раздавались какие-то щелчки. Это же я все продолжаю нажимать на курок. Я выронила пистолет. Стасу только сейчас удалось подняться. Я приняла его и осторожно усадила за стол.

— Вызывай… «Скорую»… — выдохнул он.

Я подошла к телефону, набрала номер «Скорой помощи», продиктовала адрес. Все эти действия я совершала, находясь в каком-то ступоре, совершенно механически. Положила трубку. На кухне хрипел Стас.