После чего, при восторженных криках провожавших, дочь Миронова благополучно отбыла со станции Сосыка, посылая осчастливленной администрации воздушные поцелуи, нежные улыбки и прочие знаки внимания.
На сем история дочери Миронова и кончается, причем летописец станции Сосыка в конце своей летописи меланхолично добавляет:
«Местный агент ГПУ сел вместе с дочерью Миронова в поезд № 18 и по дороге узнал, что она вовсе не дочь Миронова, а назвалась Мироновой лишь потому, что ей нужно было ехать с этим поездом, а мест не было, и не знала, как быть, вот поэтому и назвалась дочерью Миронова, зная, что линейное начальство еще до сих пор не отвыкло лакейничать перед управленским начальством и их присными…»
Прибавлять к этому едва ли что-нибудь следует. Дело яснее ясного: не изжито еще на наших дорогах, к сожалению, лизоблюдство, лакейство, подхалимство!
И случай с «дочерью Миронова» – наглядный сему пример. О чем и сообщаем по линии.
1926
Евангельская история
Комиссар польского правительства вызвал к себе редактора газеты и сказал ему:
– Садитесь.
– На сколько? – бледно заинтересовался редактор.
– На этот раз на две минуты, не больше, – вежливо улыбнулся комиссар правительства.
– С заменой штрафом или же без замены?
– Без всякого штрафа и без всякой замены, пан редактор. Даже наоборот. Разрешите от имени польского правительства выразить вам горячую признательность за то, что вы в вашей уважаемой газете отказались от всякого рода политических выпадов против государственной власти и решили заменить крамольные передовицы цитатами из Священного писания. Надеюсь, что и впредь вы будете держаться такой же благонамеренной линии. Не так ли?
– Пан может быть в этом уверен, – элегантно поклонился редактор.
– Приятно слышать. Старайтесь, молодой человек.
– Постараюсь…
– То-то! И чтобы никаких выпадов. А то у меня в двадцать четыре часа… Понятно?
– Понятно.
– Ступайте же, молодой человек, и продолжайте в том же евангельском духе.
– Мерси. Буду продолжать. До свидания.
Придя в редакцию, редактор стиснул острыми кулаками виски и нежно скрипнул зубами.
– Секретарь!
– Что прикажете?
– Основное содержание завтрашнего номера?
– Передовая на тему о растущей безработице, телеграммы, фотография Пилсудского, беседующего с английским представителем, фотография, изображающая сенаторов, расходящихся после заседания сената, стихотворение «На бой с тьмой!», зарисовка нашего художника демонстрации безработных в Лодзи и объявления.
– Хорошо. Тащите сюда Евангелие. Будем сочинять в строго евангельском духе. Хор-ро-шо!..
Комиссар развернул утром очередной номер газеты, ярко улыбнулся и воскликнул:
– Ха-ха! Вот это я понимаю! Газетка что надо. Вполне благонамеренная. Сплошное Евангелие, можно сказать, а не оппозиционная пресса! Приятно, приятно. Почитаем!
Комиссар удобно откинулся на спинку кресла и погрузился в чтение, бормоча:
– Тэк-с? Передовая статья – «Нагорная проповедь». Очень замечательно. Дальше: стихотворение в прозе «Заповеди блаженства». Красота-с! Затем телеграмма от Иоанна, Луки, Матфея и Марка… Н-недурственно! А эт-то что такое?
Тут рука господина комиссара дрогнула. Затылок надулся и побагровел.
– Канальи! – пискнул комиссар неправдоподобным голосом. – Прохвосты! Негодяи! Расстреля…
Вбежавшая в кабинет жена застала господина комиссара в бессознательном состоянии. Лоб его был бледен и покрыт крупными каплями холодного пота. А пальцы судорожно сжимали лист газеты на том самом месте, где были помещены рисунки и фотографии.
На первой фотографии был изображен Пилсудский, беседующий с английским представителем, а под ним крупным шрифтом напечатано:
На второй фотографии были изображены польские сенаторы, выходящие из здания сената.
И подпись:
Затем красовался рисунок, изображающий толпу безработных, расстреливаемую полицейскими, снабженный следующей евангельской подписью:
Дальнейшего жена комиссара не смогла прочитать. В глазах у нее зарябило, и она с тихим стоном повалилась на бездыханное тело господина комиссара.
1926
Емельян Черноземный
Хлопотливый день Емельяна Черноземного начался, как говорится, с первыми лучами восходящего солнца. Что-то около десяти часов утра. Именно в это время Емельян Черноземный эластично выполз из-под голубого стеганого одеяла на свет божий и начал действовать.