Никогда не видела своего старшего брата таким напуганным, как сейчас. Своим мощным торсом Лукаш заслоняет от меня половину палаты, я не вижу, скорее, понимаю, что здесь еще кто-то есть.
— Петра? — беспокойно переспрашивает он. — Петруша…
— Да нормально, нормально. — С удивлением прислушиваюсь к собственному голосу. — Думала, что все…
— Что все? — непонимающе переспрашивает брат и тут же отодвигается в сторону. Я вижу из-за его плеча бледную маму, которая сразу подходит ближе ко мне.
— Родная моя!
— Напугала вас, да? — С усилием сажусь на кровать, в голове шумит немного. — Антон…
— Живой, — отвечает Лукаш. — Его вроде выписали уже, все живы, к счастью, но ты и еще один пацан в реанимацию загремели, наглотались дыма из-за пожара… Ты сама-то помнишь, что произошло?
— Помню… — Провожу рукой по лицу — слава богу, ожогов нет вроде… — Конечно, помню…
Мама тихо шикнула на Лукаша, на лице брата появилась виноватая улыбка.
— Папа тоже здесь, родная. Он прилетел утром, сейчас отошел перекусить, и еще один человек в коридоре ждет…
— Наташа?
— Не совсем, — фыркнул брат, и у меня екнуло сердце. Не может быть!
— Дмитрий сюда раньше меня примчался, — чуть кашлянув, сообщила мама. — Очень… интересный молодой человек.
— Он… тут...
В палате повисла тишина. Чувствую, как по щеке катится слеза.
— Ты только скажи, я его вытурю…
— Не смей, понял?! Мам…
— Хорошо. — Она кивает, явно все правильно прочитала в моих глазах, поэтому уже подталкивает брата к двери. — Он вряд ли куда-то ушел.
Я не успеваю подготовиться. Не может быть, чтобы Дима действительно здесь. Но дверь открывается…
— Привет! — Легкая улыбка на губах, а в зеленых глазах беспокойство и еще кое-что. Во что я не могу поверить.
— Привет! — хрипло отвечаю и, закусив губу, чтобы не разреветься от нахлынувших чувств, смотрю, как он осторожно садится на мою кровать.
— Как ты себя чувствуешь?
— Я тебя люблю! — Не верю, что я наконец сказала ему. — Я тебя люблю!
Выглядит ошарашенным, будто дар речи потерял. А потом порывисто прижимает меня к себе, и я цепляюсь за него так сильно, как только могу.
— Я думала, я тебя больше никогда не увижу, — шепчу ему в плечо. — Так страшно было… я… прости, прости, пожалуйста, если сможешь.
Он молчит, гладит меня по голове, а я продолжаю говорить. Признания даются легко.
— Я люблю тебя. — Прижимаюсь к нему еще крепче. Мне все равно, что он подумает. Я лишь хочу, чтобы он знал. — Просто люблю, и все. Я такая дура, злилась и на тебя, и на себя, что не могу ничего сделать… но все это неважно, такие пустяки, оказывается, когда понимаешь, что больше не увидишь, что вот так вот жизнь…
Слезы заливают лицо, я тихо всхлипываю. Вот и сказала то, что обещала себе обязательно сделать, если выберусь, если останусь жива.
— Я не знаю, что на меня нашло, эта Арина, она же… Вообще, я не ревнивая и сцены никому не закатывала. Да еще и наорала на тебя… а ты приехал… здесь.
— Ну а где мне еще быть, как не с тобой, — наконец, произносит Дима, и мое сердце сжимается от сладкой боли. — Арина помогает мне управлять компанией, и на этом все.
Так и хочется переспросить: «Точно?» — но я себя сдерживаю. Раз сказал, значит, так и есть.
— Я очень тебя люблю. Правда. Я… Дим, я хочу быть с тобой, потому что я тебя люблю. И все. Нет других причин и… даже если ты никогда не разведешься, я все равно тебя люблю. Только это и имеет значение. Завтра может никогда не наступить.
Чувствую, как он напрягся от моих слов, как еще крепче прижал к себе. А я знаю, что это далеко не все, что я должна ему сказать, в чем признаться.
— Прости… я сглупила… я не знаю, мне не нужно было идти с Антоном… он хороший парень, я назло, и это так отвратительно... — Хочу приподнять голову, но совесть не дает заглянуть ему в глаза. — Ничего не было, честно…
— Никогда так больше не делай, договорились? — произносит он спустя пару минут мучительной тишины. — И забудем об этом.
— Обещаю… никогда.
Вот оно — счастье: обнимать любимого, проживать с ним каждое мгновение так, словно оно последнее. Потому что жизнь может не дать второго шанса сказать «люблю».
Я это точно знаю.
— Ты же в Лондон собирался. — Я уже как-то незаметно для себя уселась поудобнее на колени Диме и спрятала лицо у него на груди. — Не полетел, значит…
— Не страшно. — Он рассеянно гладит меня по волосам. — Не думай об этом.
Замираю от его ласкового убаюкивающего голоса. Так непривычно и приятно. Чувствую, что меня снова клонит в сон. Но я так боюсь уснуть, а потом проснуться и понять, что все это было не наяву. Поэтому начинаю спорить, чтобы взбодриться.
— Я хочу думать о твоих делах. И знать хочу все. Это же часть твоей жизни, а значит, и меня касается.
Я замолкаю, практически не дышу, жду его реакции — ведь я так ругалась на его бизнес, постоянные исчезновения по делам, а сама, хоть и работаю в его компании, толком ничего о ней не знаю.
— Хочешь? — негромко переспрашивает Дымов. — И готова слушать?
Он задает вопрос, а я слышу в нем упрек, но не обижаюсь. Я, наверное, выбрала лимит обид на Диму года этак на два, а может, и больше.