Краски серых переулков

В тот раз мы разгромили его квартиру, катаясь по полу и кидая друг друга в стеллажи, шкафы и прочую дребедень. Бились практически насмерть. Как итог – у Никиты сломанная рука и вывихнутая лодыжка, у меня же – месиво на лице и куча гематом. Не считая поломанной мебели и техники, которую мы зацепили.

После того случая мы не виделись, но от общих знакомых я слышал, как он обещал встретиться со мной и пробить мне голову.

И в тот самый вечер, на пресловутой окраине города, в одной из провонявших многоэтажек, я вижу лицо своего давнишнего приятеля по кулаку и вспоминаю переданные слова.

Нет, я не бросился на него. Нельзя же просто избивать людей, которые тебе насолили, это совершенно бестактно и грубо. Мы живем в приличном обществе двадцать первого века, мы не пещерные люди, уважаем права других и чтим их, как свои родные.

Тогда я молча вошел в коридор, бегло глянул в открытую дверь зала. Вспомнил прошлый бой. Парень поймал мой взгляд и сухо, с явным презрением бросил, что из-за меня, такого петуха, ему пришлось покупать новый диван и телевизор.

– В своего папашу, да? Тот тоже по пьяни крушит все? – склонив голову к плечу, Никита с вызывающей издевкой вытягивает губы в идиотскую улыбку.

Через секунду его нос встречается с острыми костяшками моего крепкого кулака. Через две – валится на пол, прямиком затылком на порожек между комнат. Через час едет в больницу, а спустя два месяца я понимаю, что уволен.

– Дурак, что тут скажешь. Сказать-то и нечего, и некому, – протягивает Вадик и выдыхает. – Ладно, хрен с ним. Уволили и уволили, – за время разговора мы уже убедились, что так и было. – Шабашек много, другим делом займешься. Кстати, – он отодвигается от стола и складывает руки на коленях, – грузчиком хочешь поработать? Объявлений масса, крепких парней тю-тю, – разводит руки в стороны и добавляет, что с моим телом можно пахать непомерно. – Ну, бегать тебя точно не заставят, одышка как у лошади.

– Да у тебя самого одышка хуже моей. Дымишь как паровоз, – друг отвечает коротким смешком, но спустя секунду говорит вполне серьезно.

– Собирайся давай, работа не убежит, – его взгляд цепляется за мой, желая, чтобы слова не были пропущены мимо ушей. – Не прихлопни сегодня именинника.

Глава 3

Серые стены общежития привычно тянутся ко мне облупившейся краской, безмолвно приветствуя. Мой ответ им – отстукивание шпилек по каменным ступенькам. Алена держится справа и прихорашивается, глядя в карманное зеркальце. Довольная своим видом, закусывает губу и мелодично смеется.

– Уже так замоталась! Сегодня, наконец, отдохну, – приятельница проныривает между двух по-хозяйски усевшихся на ступенях амбалов, встреченная их одобренным улюлюканьем и щипком за ягодицу.

Исполняют роль общажных вышибал.

Пройдя такую же процедуру идентификации, вышагиваю по обшарпанной лестнице, дружно перекликаясь каблуками с Аленой. Чем меньше остается этажей до пятого, тем громче гул музыки и голосов, и чаще встречаются снующие по коридору люди.

На четвертом пролете на нас налетает парень, еле держащийся на ногах. Найдя опору в распахнутой двери, приглаживает засаленные волосы и подмигивает.

– Заходите на огонек, девушки, у нас там роскошная водочка, – массивная рука подвыпившего балагура круто летит за спину, предположительно, в сторону его комнаты.

– Мой дорогой мачо, – когда парень улавливает ласково-хищный шепот Алены, его рот расплывается в широкой улыбке, оголившей кривой ряд зубов, – водку ты будешь пить с такими же собаками на галерке, – бедолага тут же сникает, а Алена разворачивается, на прощание вильнув бедрами.

Усмехнувшись, спрашиваю у Алены о ее уверенности в отказе. Та, одарив меня высокомерным взглядом, горделиво отвечает, что даже не выпила, чтобы рассмотреть этот вариант.

В этом она вся.

Трезвая – королева, приковывающая к себе восхищенные взгляды, пьяная – «свой» человек, который также может пить с «собаками на галерке».

И если она, перебрав с алкоголем, испытывает бурю эмоций и эйфорию, то я же становлюсь податливым бесчувственным пластилином, который в своих руках мог помять каждый.

Крайне редко в голове проскакивали вопросы, вроде: «Почему вокруг меня так много чужих людей?» или «Зачем я бесцельно брожу по всем этим квартирам и комнатам общаги?»

Но когда просыпавшееся сознание все же подкидывало эти вопросы, в голове бледно загорался ответ: потому что ничего внутри не происходит.

Не рождается ни чувство стыда, ни злость на себя или на других, которую, возможно, должна была испытывать на утро, после ночной пьянки. Нет ни удовольствия от вида лиц, которые мелькают вокруг так часто, ни отвращения от прикосновений. Ничего нет, никаких чувств.

Возможно, я испытываю себя, давая другим право пользоваться мной? Жду, когда прорвет? Но этого не происходит уже в течение нескольких лет.

А возможно, я ощущаю себя благотворительницей, зная, что мне не составит труда скрасить чью-то ночь своей компанией.