Красная Армия

Даглиев доложил о сильном движении на шоссе N1, маршруту, по которому рассчитывал двинуться Безарин. Обстановку на шоссе командир роты докладывал очень эмоционально, ища нужные слова, описывая то, что видел как нечто апокалипсическое. Но Безарина волновала только стоящая перед ним задача. Он приказал Даглиеву перестать вести себя как истеричная девчонка и двигаться вперед.

Танк Безарина перевалил через гряду, и он увидел силу, действительно способную остановить его колонну. Даглиев отнюдь не поддался эмоциям. Растянувшиеся на шоссе от горизонта до горизонта гражданские машины сплошной рекой пытались двигаться на запад. На нескольких полосах было заметно некоторое движение, но в общем, казалось, что они стоят на месте. По мере того, как глаза выискивали детали, становилось понятно, что машины на шоссе все же двигались, но в этой толчее было больше нервозности, чем реального продвижения. Помимо того, на дороге дымились остатки двигавшейся на восток вражеской колонны машин снабжения, застигнутой советской авиацией на открытой местности. Тут и там виднелись разбитые или сгоревшие гражданские машины и маленькие грузовики, остовы которых еще больше затрудняли движение. Некоторые машины, очевидно, были брошены хозяевами в панике. По обе стороны дороги тащилось вдаль множество людей с чемоданами, пакетами и свертками. Безарин рассудил, что это была последняя волна беженцев, двигавшихся на юго-запад от главного в этой местности города — Ганновера и его городов-спутников — в надежде перебраться через Везер, чтобы оказаться в безопасности менее чем в пятидесяти километрах отсюда. Это была жалкая сцена, но Безарин подавил в себе жалость. Русские люди оказались бы в такой же ситуации, если не еще худшей, если бы они не успели ударить первыми. Он сомневался, что немецкий или американский командир танкового батальона потратил бы столько времени на размышления о ситуации, сколько потратил он. Безарин считал своих коллег из НАТО фашиствующими наемниками, воюющими только за деньги и не обращающими внимания на простых людей.

Безарин отдал приказ свернуть с дороги и аккуратно развернуться в боевой порядок, чтобы относительно безопасно пересечь склон, ведущий вниз, к шоссе. Они до сих пор двигались без прикрытия тяжелых зенитных средств, и Безарин беспокоился о вероятности быть застигнутым авиацией на открытой местности. Он приказал батарее самоходных гаубиц оставаться на гребне и прикрывать танки и боевые машины пехоты. Его дух резко упал. Он рассчитывал, что раз они уже были во вражеском тылу, дороги должны быть свободны. Теперь предстояло продираться через этот исход. Казалось, это было невозможно сделать, уложившись в отведенные сроки.

Но в том, чтобы стоять на месте, смысла тоже не было. Безарин полагал, что, как минимум, мог бы находиться рядом с беженцами, прикрываясь ими от ударов с воздуха. Противнику пришлось бы стрелять по своим же людям, чтобы поразить его танки. Безарин не думал, что противник будет испытывать какие-либо угрызения совести по этому поводу, но все равно это давало больше шансов, чем движение по открытой местности в течение целого дня. Он подумал, что, возможно, немцы даже специально все это спланировали, используя собственный народ в качестве щита, чтобы затруднить советской армии движение по дорогам. Что же, ему тоже следует использовать эту ситуацию.

Он поймал себя на мысли об Анне. Ее здесь не было, но ее образ был реальным. Она ругала его, блеснув своим резким польским характером, требуя, чтобы он увидел на дороге массу напуганных людей, просто напуганных людей, ищущих только безопасности.

Все же, беженцы его раздражали. После боя с британцами на гряде Безарин ощущал себя кавалеристом, получившим новые шпоры, и ему хотелось гнать своего стального коня все быстрее, к воде, к берегам Везера.

Его потрепанный батальон свернул с дороги на увенчанной лесом высоте и быстро развернулся в несколько неровный боевой порядок. Самоходки осторожно выдвинулись на огневые позиции, а танки в сопровождении боевых машин пехоты устремились по склону к шоссе на дне долины. Солдаты, пережившие бой утром, теперь чувствовали себя по-другому. Безарин ощущал это через стальные борта танков. Это, подумал он, были чувства людей, вкусивших вражеской крови.

Танки месили и разбрызгивали гусеницами грязь, двигаясь вниз по склону. Башни вращались, следя за флангами. Безарин видел только готовность, волю к борьбе и ему была безразлична неровность строя. Он понимал, что его требовательность в подготовке личного состава оправдала себя, несмотря на все их недовольство. Ему казалось, что он мог выставить своих танкистов против любых других в мире.

На дороге, до которой был еще почти километр, беженцы бросились врассыпную при виде приближающегося строя танков. Сначала побежали некоторые из них, затем другие присоединились к ним роем насекомых. Многие падали. Другие бросали последние пожитки.