Причем каждая запись в ее дневнике вполне сенса-бельна, казалось бы. И подписалось на нее за пару-тройку первых же недель больше, чем в этот же срок на блог Президента РФ. Но всё равно — не сенсация всесоюзного масштаба. Хотя я считаю, что сведения, широко известные в узких медийных кругах, приобретают в устах сдержанной дочери харизматичного президента особое звучание даже в контексте ее очевидных попыток гламуризировать эпоху ЕБН. Ну допустим, про то, что личное поздравление Бориса Ельцина ветеранам Отечественной сочинил Александр Минкин, которого «Борис Абрамович привел в штаб». И что тот же Минкин обнародовал сделанную Березовским запись беседы с Валентином Юмашевым и Татьяной тогда еще Дьяченко, о конфликте с Александром Коржаковым.
Тем не менее страна не вздрогнула, как бывало 20 лет назад после полосных репортажей «МК» или очередных разоблачений в «Московских новостях» Егора Яковлева (куда менее сенсационных, кстати, чем нынешние откровения Татьяны Борисовны). Так что фундаментальные сдвиги в восприятии печатного слова не имеют отношения к нивелированию журналистского ремесла, как полагают некоторые эксперты: все же дочь Ельцина ни разу не репортер.
Замечу при этом, что излагает она грамотно. Высказывались предположения, что за нее, как и за многих именитых блоггеров (типа Бориса Немцова или того же Анатолия Чубайса), строчат специально обученные щелкоперы. Или муж помогает. Знаю точно, что Юмашева, так же как и Мария Гайдар, ведет онлайновый дневник самостоятельно.
И в качестве коды заверю, что профессия репортерская изрядно самими пишущими скомпрометирована. И олигархи, развратившие нас во время войны компроматов шальными деньгами, повинны в этой беде лишь отчасти.
Нет, не люблю я журиков. И не потому, что журналист в принципе профессия сомнительная, позволяющая (как и наука) удовлетворять собственное любопытство за казенный счет, а потому… Но вот пример из практики. Будучи издателем влиятельного делового еженедельника «Профиль», вычитывал в редакционной системе содержание номеров накануне сдачи. Натыкаюсь на фразу в материале об Александре Вайнштейне — «вошел в анал истории». Так и написано. С одним «н». Ну, звоню опытному заместителю главреда, курировавшему «культурный» раздел издания (сейчас, между прочим, уже главному редактору), и обращаю должностное внимание на прелестное словосочетание. Ээээ… и что же я слышу от умиротворенного подчиненного в ответ? «Так ведь еще корректура не читала». Так вот, автор двусмысленного перла, завотделом этого журнала получает втрое больше, чем главред провинциальной газеты вместе с директором провинциальной школы (вместе взятыми с участковым врачом). Ну и я хочу понимать, за что я плачу, как читатель и потребитель перлов, прежде всего. Потому что, когда я натыкаюсь на подобные шедевры — я плачу. Так себе каламбур, конечно: в анал истории не протиснется.
Глава 4.
ЧТО-ТО С «ПАМЯТЬЮ» МОЕЙ СТАЛО
Мысленно перебрал имена всех сколь-нибудь заметных фигур из числа тех, что известны экстравагантностью политических взглядов и эксцентричностью поступков, граничащих порой с выходками. Владимир Жириновский, Валерия Новодворская, Нина Андреева, Виктор Анпилов, Александр Невзоров… Нет, Дмитрий Васильев, пожалуй, покруче будет. Крайний в шеренге. Дальше — кто?
Не знаю, как у вас, но у меня первая ассоциация — бравые плечистые ребята, задрапированные в черное, на рукавах рубах не то крестики, не то свастики. От всего этого необъяснимое словами ощущение чего-то тяжелого и давящего, вызывающее единственное желание — отскочить скорехонько на обочину и переждать: не приведи господи на дороге попасться, мокрое место останется.
…Я дал волю воображению. Рисовал, как же должно выглядеть жилище Дмитрия Васильева. Не может быть, чтобы ТАКОЙ человек жил в обычной квартире. Действительность, как это частенько случается, не сочла нужным считаться с фантазиями.
Единственная жилплощадь в подьезде старого, дореволюционной постройки трехэтажного дома, где внизу булочная, а на втором этаже — ирония судьбы — пункт охраны общественного порядка. «Память» охранять или от «Памяти»? Ну, а третий этаж… Нет, логова с вооруженной до зубов охраной я не увидел. Это напоминало нечто среднее между классической коммуналкой и полулегальным штабом конспираторов. В комнатах толпился народ — преимущественно молодой, где-то в глубине квартиры плакал ребенок, лаяла собака, что-то аппетитное жарили на кухне. На обшарпанных, давно не видевших ремонта стенах висели лозунги. «Памяти», политическая карта мира почему-то была утыкана черными флажками. В коридоре на огромных размеров сундуке пылились два мегафона, в углу стояли бело-желто-черные знамена, надетые на металлические прутья с палец толщиной. Почему-то сразу подумалось, что эти прутья, заменяющие древко, при желании можно использовать совсем в иных целях…