Красная для голубой (СИ)

  Ехали молча. Каждая думала о своём. Потаённом. Но одна мысль была едина на всех: подальше от войны, от тех мест, где в любой момент можешь распрощаться с жизнью.

  Наверное, единственное оправдание любому поступку - это желание сохранить жизнь.

  Эльвира, положив голову на колени матери, делала вид, что спит. На самом деле она вглядывалась в темноту и старалась дышать спокойно и размеренно. Притворяться долго девочка не смогла. Обхватив руками живот Брониславы и уткнувшись в него лицом, всхлипнула. Накануне её, испуганную, доставили в комендатуру. Но ночь она провела отдельно от матери, в тревоге и без сна.

  - Мам, куда нас везут?

  Бронислава, погладив дочь по белокурым волосам, склонилась к ней и на ухо прошептала:

  - Не бойся, моя милая. Я с тобой. Мы едем в Германию. Там переждём войну. Всё будет хорошо...

  Под брезентом - темно и душно. Крошечные окошки-прорези едва пропускают нужную порцию воздуха, чтобы добровольные заключённые не задохнулись. Два раза в день останавливались справить нужду и утолить голод сухим пайком. Пару-другую ночных часов провели в придорожном небольшом частном отеле. Спали, сидя на стульях.

  По пути в Берлин высадили половину женщин. Машина тормозила. Сопровождающий офицер распахивал брезентовый полог и, пролаяв фамилию, ссаживал очередную рабочую силу, передавая из рук в руки очередной немецкой хозяйке.

  В Берлине на Линденштрассе восемь никого не оказалось. Стоял конец мая, и семья Мюллер, где в качестве прислуги должна служить Бронислава, переселилась за город, куда, водитель, выругавшись, направил машину.

  Загородный дом, крытый красной черепицей, утопал в ярком полуденном солнце, пышных гроздьях лиловой сирени, белоснежном вишнёвом цвете, нарциссах, тюльпанах, в жужжании пчёл и разноголосом щебете весёлых пташек.

  Между деревьями и клумбами по аккуратным посыпанным гравием дорожкам бегали наперегонки двое мальчиков, лет семи-восьми, похожие друг на друга как две капли воды. За ними наблюдала сидящая на скамейке няня.

  На звук подъехавшей машины из дома выплыла пышногрудая розовощёкая голубоглазая блондинка. В руках она держала левретку с красным бантиком на тощей шее.

  Разительное спокойствие и умиротворение, царившие вокруг, резко контрастировали с тем адом, из которого Брониславе с дочерью посчастливилось выбраться.

  Фрау Мюллер, оглядев с ног до головы прибывших русских, не скрывала досаду - она не ожидала двоих. Тем не менее, взяв из рук офицера бумаги, кивнула ему:

  - Годятся, - и подозвала няню, юную чешку:

  - Алка, покажи приезжим комнату во флигеле и кухню. Когда разместятся, позови меня. Я объясню им их обязанности. Иди. За детьми присмотрю сама.

  Глава 3

  Флигель, в котором поселились Бронислава и Эльвира, оказался уютен и стерильно чист. Прислуге предоставили широкий скрипучий диван, где мать с дочерью спали, крепко обнявшись.

  Кухня, в которой Брониславе предстояло готовить завтраки, обеды и ужины, блистала свежестью и ослепительной белизной. В обязанности Эльвиры входила помощь матери по чистке фруктов и овощей и мытьё посуды.

  Пять раз в неделю на виллу приходили две подёнщины прибрать в доме, постирать и ухаживать за цветами.

  Два раза в неделю фрау Мюллер отлучалась в Берлин за покупками: в магазины и на рынок, - в надраенном до блеска чёрном Опеле, вести который предпочитала сама. С собой она брала личного шофёра - единственного мужчину, проживающего на вилле в домике привратника.

  К двойняшкам ежедневно, кроме воскресенья, наведывалась учительница музыки, танцев и пения, а спустя два часа занятий приходила ещё одна - обучать детей счёту и письму.

  Распорядок дня был выверен до секунды. Непредвиденные ситуации исключались.

  В семь - подъём. В десять - отбой.

  Фрау Мюллер не была ни злая, ни добрая. Она просто была как воплощение немецкого порядка и пунктуальности.

  Sauber und Ordnung.

  Через месяц после того, как Бронислава с Эльвирой освоились, фрау Мюлер, колыхая мощным бюстом, наведалась на кухню. Выпроводив Эльвиру под предлогом разобрать с няней коробки со столовым серебром, она обратилась к Брониславе:

  - Не знаю, чем русская смогла приворожить немецкого офицера. Но две недели назад я получила от Франца Ханке письмо. Он просит меня быть к вам внимательней. Вдобавок он прислал для вас часть своего жалования.

  Бронислава побледнела. Взгляды женщин скрестились словно кинжалы.

  - Что-то последнее время вы бледны, милочка, - за первым уколом последовал второй:

  -Алка сказала, что по утрам вы себя плохо чувствуете. Вы не здоровы или же вы...

  Немка нарочито растягивала фразы и предоставила закончить свою мысль растерявшейся Брониславе.

  Скрывать правду не имело смысла. Всё равно рано или поздно истина вскроется, и Полянская молча кивнула:

  - Или же...

  - Если бы не просьба офицера наших доблестных войск, я бы...- в тоне фрау прозвучала угрожающая неопределённость, - впрочем, в вашем ребёнке течёт наша голубая арийская кровь. Поэтому в ответном письме я обещала проявить заботу о вас и о вашем ребёнке. На субботний ужин приглашён доктор Шварца. Он мой хороший приятель. Он осмотрит вас, возможно, сделает какие-то назначения.