Красная дорама

Офис к моему появлению в нем словно вымер — кроме охраны на проходной, по пути в зал, где мне предстояло выступить перед товарищами, я не повстречал ни души — ни на лестницах, ни в коридорах. Не оказалось уже никого и в комнате курьеров, а вот Сон, к которой я — уже, признаться, без особой надежды застать в приемной — забежал по пути сдать командировочное, еще была на боевом посту — правда, тоже уже собиралась уходить. Но документ у меня приняла — пусть и не без ворчания.

На место — в одну из лекционных комнат того самого Музея Заслуг, куда собирались поместить прославивший недавно наш отдел экземпляр «Нодон синмун» — я прибыл без пяти минут четыре.

Помещение было уже набито битком, причем, в отличие от утренних газетных чтений, заполняла его сейчас исключительно публика моего возраста и младше. Ну да, собрание же проводит Социалистический союз патриотической молодежи, так что старикам здесь не место…

Из троллейбусных обмолвок Пака и застольных разглагольствований Хи Рен я уже составил достаточно внятное представление о том, как устроен здешний социум — кое-что, конечно, пришлось домысливать, но в целом в сделанных выводах я был уверен. Очевидно, каждый гражданин страны состоял в той или иной общественной организации — причем только в одной, ни в коем случае не распыляясь. Начиналось все со школьников, которых объединял Союз детей — этакая северокорейская пионерия. Принимали туда абсолютно всех, хотя и в несколько этапов — сперва активистов и отличников, под конец — уже остальных. Собственно, все как и в позднем СССР, но если у нас случались и редкие исключения — например, сын священника на свой страх и риск теоретически мог от алого галстука и клича «Всегда готов!» отвертеться, то здесь вроде как сбоев не случалось — ну или та же Хи Рен о таких просто не слышала.

Достигнув 14 лет, граждане организованно поднимались на следующую ступеньку — переходили в Союз молодежи, местный аналог комсомола. Тоже, как я понял, поголовно. А вот дальше уже были возможны варианты.

С 18 лет разрешалось вступать в партию, но туда брали уже далеко не всех. И те, кого так и не признавали достойным (то есть подавляющее большинство), достигнув 30 лет, «расставались с комсомолом»… и автоматически становились членами профсоюза. Это в городе, а на селе таких переводили в Крестьянский союз.

Не оставались без внимания даже беспартийные домохозяйки — для них существовал специальный Женский союз.

Не знаю вот только, как тут обстояло дело с пенсионерами — о них ни Пак, ни Хи Рен при мне не упоминали, а специально я, понятно, не спрашивал.

Свои собрания каждая из перечисленных организаций проводила отдельно от прочих. Заседали часто, пожалуй, даже слишком: по два-три раза на неделе, а то и все четыре. Но конкретно наша ячейка Союза молодежи жила в относительно ненапряженном режиме — собиралась вместе лишь дважды в семидневку. По средам — для обсуждения актуальных вопросов — и по субботам — для пресловутого «подведения итогов жизни». Суть последнего для меня пока, правда, так и оставалась покрытой мраком тайной…

Еще на входе в зал я внезапно подвергся яростной атаке со стороны ответственного секретаря Мина.

— Где вас носит, товарищ Чон⁈ — прошипел тот, налетев на меня коршуном и едва не сбив с ног. — Все уже вот-вот начнется!

— Так не началось же еще! — развел я руками. — А у меня, вообще-то, работа есть!

— Да, слышал, вас плотно задействовала товарищ Джу, — слегка сбавил напор мой собеседник. — И тем не менее! — тут же, однако, снова пошел он в атаку — выше громкого шепота голоса при этом, впрочем, так и не поднимая. — У всех работа! А как теперь, по-вашему, я смогу проверить, хорошо ли вы готовы?

— Так вы же сами передали мне проект речи, — удивился я. — Я там почти ничего и не менял…

— То есть что-то все-таки поменяли? — нахмурился ответственный секретарь.

— Ничего существенного, — заверил я его. — Так, добавил пару ярких образов — но абсолютно в духе вашего текста!

В общем-то, тут я ничуть не слукавил — вполне в духе.

Руки до проекта речи у меня дошли только в метро, по дороге в Пэктусан, и от зашкаливавшего пафоса будущего выступления меня в какой-то момент аж затрясло — соседи по вагону даже оборачиваться стали.

Старательно закашлявшись — будто и прежде это вовсе не нервный смех был, а просто слюна на вдохе не в то горло попала — после чего правда, сторониться меня стали только сильнее — я вышел на ближайшей станции, где наконец взял себя в руки. Дождался следующего поезда — из-за чего, собственно, в итоге и приехал в Пэктусан впритык — снова зашел в вагон и уже там внимательно перечитал текст еще дважды.

И стало мне тут как-то совсем невесело. Чтобы как попка повторить весь этот бред — да еще и с подобающим случаю энтузиазмом — ну, это надо было совсем уж себя не уважать. С другой стороны, переть рогом против системы мне тоже ничуть не улыбалось. Не теперь.

Так что, поразмыслив, я решил избрать третий путь: постараться довести ситуацию совсем уж до абсурда — в собственных глазах — при этом, разумеется, не подставляясь.