— А если родители кандидата принадлежат к древней и уважаемой, почти что царской династии, но при этом не христианской веры?
— Я не совсем понял — вы о ересиархе толкуете? — заинтересованно уточнил Феофан. Прошкин очень отдаленно представлял кто такой ересиарх, но толковал не о нем. Что и поспешил донести до Феофана как можно доходчивее:
— Допустим, родители кандидата мусульмане. Ну — просто для примера, представим, что отец этого… э … малолетнего кандидата, какой — ни будь эмир, вроде покойного Бухарского эмира Бухадур-Хана… Хотя, конечно, мальчик далеко не единственный отпрыск этого благородного отца, а какой-нибудь там шестнадцатый, или двадцать первый…
Феофан по-мальчишески присвистнул, чем совершенно обескуражил уже и так совершенно изнервничавшегося Прошкина.
— Вот это новость! Кого-то, конечно, он мне напоминал. Разрезом глаз, улыбкой — уж никак не восточной, но я вот право… вспомнил о княжне Гатчиной от чего-то… Вот уж была сущая амазонка, очень решительного нрава девица… Хотя сами понимает — память у меня уже не та… Восьмой десяток… Так вот, который ребенок по счету не имеет никакого значения. Достаточно, что он мужского пола и рожден в законном браке. Гораздо важнее есть ли документальные подтверждения законности его происхождения? Вы лично видели документы? Или можете хотя бы уверенно сказать, кто ими располагает?
Прошкин удрученно развел руками:
— Откуда? Я даже смутно представляю, какие это должны быть бумаги. Возможно покойный Александр Августович располагал… А я ведь, в отличии от него, не ученый, тем более что у нас речь о древности идет…
— Да, простите мою бестактность, я совершенно отвлекся. Мы сейчас уточним при помощи Оракула, — Феофан заговорщицки подмигнул, и перевернул одну из лежавших на столе карт. На ней была нарисована увядающая Дама, устало сидящая в резном кресле с огромным крестом в руках.
— Вот видите, — все и прояснилось, — отчего-то успокоился Феофан, — Королева посохов. Я трактовал бы сие так, что мать упомянутого дитяти — могла быть высокородной христианкой, и как-то подобает доброй христианке, окрестила дитя и привила ему твердость в следовании догматам истинной Церкви Христовой. То есть, наш умозрительный кандидат в пажи, имел высокородных родителей, был крещен и располагал средствами. Вполне достаточно! Всякое дитя добродетельно по природе, и мы можем предположить, что принят в Орден он был в раннем возрасте, в число пажей…
Прошкин удовлетворенно кивнул, и задал следующий вопрос:
— А могло ли лицо, пусть даже и крещенное, но родившееся вне законного брака, у таких вот высокородных родителей претендовать на поступление в Орден?
Феофан снова водрузил очки на тонкую переносицу, удивленно воззрился на Прошкина и, наконец, исчерпывающе ответил:
— Нет. Однозначно нет. Даже если побочное дитя было признано отцом. Членам Ордена необходимо подтвердить как свое происхождение, так и законность брака родителей.
— А может ли служить подтверждением законности происхождения тайный знак? — не унимался Прошкин.
Теперь уточнять стал уже Феофан:
— Какой именно тайный знак?
— Татуировка, — не уверенно сказал Прошкин. Он хотел еще полюбопытствовать насчет перстня. Но некая часть его сознания, именуемая в антинаучных книгах интуицией, воспротивилась этому, и о перстне он промолчал.
— Полноте Николай Павлович! Это же не роман Дюма! Какие еще татуировки? Татуировки теперь есть едва не у каждого урки! ЗК официально выражаясь, или как там они сами себя именуют в рамках своих босяцких «понятий». А Орден это не кабак-с! И уж вовсе не зона — уж простите мою язвительность. Метрика, выписка из книги с записью о крещении, копия свидетельства о браке родителей, списки жалованных грамот или иные подтверждения дворянства, письменные ходатайства двух действительных и уважаемых членов Ордена. Все документы надлежащем образом заверенные и полностью легитимные! — закончил Феофан даже с некоторой тожественностью.
— Какая бюрократия, — возмутился Прошкин, — хуже нынешней!
Феофан по-доброму улыбнулся и вернулся к карточному раскладу:
— Вы хотите знать, что ждет этого юношу в будущем, и чего ему следует опасаться в настоящем? Будьте добры, своей рукой перевернуть еще одну карту.
Прошкин покорно перевернул карту и тут же, словно ожегшись, отдернул руку. На гравюре явственно покачивался висельник! Точь — точь такой, как привиделся ему в зеркале ванной комнаты фон Штерна, с той только разницей, что изображение было перевернуто верх ногами. Феофан рассмотрел рисунок.
— Казнь… Угроза насильственной смерти… Впрочем, в перевернутом положении «Повешенный» вовсе не фатальный знак. Качественное обновление, некая глобальная перемена, давшаяся ценой не соразмерного страдания, таков глубинный смысл этого символа, — он покачал головой и озабоченно попросил:
— Еще одну, пожалуйста — из верхнего ряда…