В англоязычном издании в ссылке к отрывку (с. 245) отмечается, что Михоэлс «умер при таинственных обстоятельствах» в 1948 году.
Приблизительно год спустя Аллилуева издала еще одну книгу мемуаров «Только один год» (1969). Здесь она рассказывает совсем другую историю:
«В одну из тогда уже редких встреч с отцом у него на даче я вошла в комнату, когда он говорил с кем-то по телефону. Я ждала. Ему что-то докладывали, а он слушал. Потом, как резюме, он сказал: “Ну, автомобильная катастрофа”. Я отлично помню эту интонацию — это был не вопрос, а утверждение, ответ. Он не спрашивал, а предлагал это: автомобильную катастрофу. Окончив разговор, он поздоровался со мной и через некоторое время сказал: “В автомобильной катастрофе разбился Михоэлс”»[298]
.Дочь Сталина каким-то образом «забыла» упомянуть столь важную деталь в своих же более ранних воспоминаниях? Едва ли ее рассказ соответствует действительности. Люди не забывают таких вещей, как причастность одного из родителей к убийству. Как не могут и люди, которым довелось услышать только одну сторону телефонного разговора, определить: дает ли говорящий какие-то указания или только повторяет фразу, услышанную от собеседника.
Ясно одно: в 1967 году Аллилуева еще «не знала» об убийстве Михоэлса, тем более о причастности к преступлению своего отца. Вероятнее всего, ее саму усиленно «инструктировали» в течение года между двумя книгами воспоминаний. Вторая из них написана после переезда Аллилуевой в США, где ей была оказана поддержка со стороны ярых антикоммунистов, некоторых из которых она благодарит в своих мемуарах. Несомненно, именно они «убедили» ее по-иному интерпретировать услышанное от своего отца в 1948 году.
Несмотря на очевидную малопригодность свидетельства Аллилуевой из ее книги «Только один год» как доказательства, ее продолжают цитировать некоторые писатели[299]
, а среди них и Снайдер, который ничего не говорит о ее более ранних заявлениях в «Двадцати письмах другу». Поступать так — значит проявлять нечестность высшего порядка: перед нами типичный образчик пропаганды, а не научные знания.Снайдер утверждает:
«Учитывая то, что Вторая мировая война занимала центральное место в жизни всех восточных европейцев, в СССР и новых сателлитных государствах, каждый житель новой коммунистической Европы должен будет уяснить, что русская нация боролась и страдала, как никакая другая» (с. 442).
Снайдер даже не потрудился привести хоть какие-нибудь свидетельства в поддержку своего лживого заявления.
Было ли количество советских евреев, убитых немцами, «государственной тайной»?
Снайдер заявляет:
«Количество евреев, уничтоженных немцами в Советском Союзе, было государственным секретом» (с. 442).
Утверждение Снайдера тоже ложное, и вновь он не приводит никаких доказательств в поддержку своих слов. (Приводимая Снайдером ссылка к абзацу, из которого взято процитированное выше заявление, столь же лжива, ибо значительно преуменьшает число советских граждан, погибших во время войны.)
Снайдер пишет:
«Нельзя было упоминать, что советские граждане работали в Треблинке, Собиборе и Белжеце. То, что немцам нужны были коллаборанты и они их находили, — неудивительно. Но коллаборационизм подрывал миф о сплоченном советском народе, защищающем честь Отечества, сопротивляясь ненавистным фашистским захватчикам» (с. 444).
Еще одно лживое заявление, и снова Снайдер не приводит доказательств. Никакого «мифа о сплоченном советском народе» не существовало. Процессы над коллаборационистами проходили в течение нескольких послевоенных десятилетий, равно как судебное преследование и общественное осуждение украинских и иных националистов, которые помогали нацистам и нашли свое прибежище на Западе.
У Снайдера читаем:
«В странах Балтии, на Украине и в Польше некоторые партизаны были откровенными антисемитами и продолжали использовать тактику нацистов, ассоциируя советскую власть с евреями» (с. 444, ссылок нет).
Тут значительное преуменьшение: прибалтийские и украинские националисты поголовно все были антисемитами. Во время немецкой оккупации они участвовали и нередко выступали как инициаторы массовых убийств еврейского населения и то и дело превосходили немцев в диком садизме. То же самое справедливо и в отношении большинства польских националистов, включая бойцов Армии крайовой.
Довоенное польское общество, пожалуй, было самым антисемитским в мире. Польских евреев не считали «поляками» и подвергали многим видам дискриминации. Польская католическая церковь призывала к дискриминации евреев, бойкоту еврейских деловых предприятий и т. д.