Красная Казанова

— Кого?

— Люську со второго звена. Из двенадцатого дома выходила, от того буржуя.

— Он не буржуй, а мичман.

— Как будто мичман не может быть буржуем.

— Не может!

— Может!

— Не может… — который повыше, не утерпел и зарядил в шарообразную голову оппонента, как в бубен, крепкий и звонкий щелбан.

— Уй-я! Санька-дура-ак… - затянул мальчишка-бубен (вполголоса, чтобы не привлечь внимание владельцев сада). — Если не буржуй, зачем она галстук сняла?

Не получив ответа бритоголовый вытер пальцем нос и продолжал:

— Помаду ей подарил, для губ. Сам видал.

— Клянись!

— Честное пионерское слово!

— Наверное, Люськин родственник… — предположил Санька, но уже с сомнением в голосе.

— Ага, родственник! То мичман, то родственник… Говорят тебе, буржуй!

— Не буржуй.

— Буржуй.

— Не буржуй…

 * * *

— Главный по общественному транспорту спустился с трубы. Дяди не было. Калоши тоже. На всякий случай, Прохор Филиппович, задрав подбородок, оглядел, нависающие над головой ветви. Калоши не оказалось и там, впрочем, он и без того, прекрасно помнил, характерный «резиновый» удар оземь.

Взъерошенная тощая ворона, слетев на забор, с интересом, время от времени хлопая сиреневатыми плёнками век, наблюдала, как товарищ ГПОТ, матюгаясь, оттирает измазанные мелом галифе. Прохора Филипповича переполнило жгучее чувство. Ему было жаль калош и, правда, недавно купленных; жаль перепачканного френча; досадно, что он — ответственный работник, руководитель, член партии между прочем, вынужден лазить, чёрт знает где, словно мальчишка…

— Вытаращилась, сволота облезлая! — приплясывая на одной ноге, раздосадованный, он стащил оставшуюся без пары обувку, с ненавистью пульнув её в любопытную птицу. Конечно, не попал. Ворона, проорав что-то обидное, отлетела подальше и сердито забарабанила клювом в доску ограды. Калоша исчезла по другую сторону забора. А главный по общественному транспорту продолжил, прерванный появлением родственника, путь. 

Глава шестая

Говорить с Кондратом Пантелеевичем о любви, если конечно не подразумевалась любовь к партии, было как-то странно, да и не по возрасту. И Прохор Филиппович это отлично понимал. Тем более, говорить о любви Кулькова, псевдонаучная деятельность которого и явилась, по сути, причиной заболевания товарища Маёвкина, с последовавшим снятием старика с должности и водворением сюда, в городскую психиатрическую лечебницу. Но к кому ещё мог обратиться за советом ГПОТ? Как отмечалось выше, Кондрат Пантелеевич, бывший не так давно начальником Прохора Филипповича, пользовался у главного по общественному транспорту прежним авторитетом, наперекор превратностям судьбы. А вообще, определение «бывший», не взирая на пролетарское происхождение, прилипло к Маёвкину как-то сразу, возможно ещё при рождении. Во всяком случае, в ту пору, когда П. Ф. Куропатка числился его заместителем, Кондрат Пантелеевич уже именовался «бывшим Сормовцем» и «бывшим подпольщиком». Сейчас же, товарищ Маёвкин стал, вдобавок, «бывшим главным по общественному транспорту», «бывшим членом профсоюза», «бывшим ответственным квартиросъёмщиком», «бывшим пайщиком ЦРК»… Всего-то и осталось у бедного старика, что отпечатанный на шёлке партийный билет, да орден Красного Знамени, из боязни кражи, намертво прикрученный к шинели, отчего Кондрат Пантелеевич не снимал её, даже летом. Единственное послабление, каковое позволял себе идейный коммунист в жарко натопленном помещении, это — расстегнувшись, обмахиваться украдкой органом центрального комитета ВКПБ — газетой «Правда» (которую теперь приносили ему в «передачах», вместе с белым наливом, махоркой и баранками).

* * *

А довела Кондрата Пантелеевича до помешательства беззаветная вера в первичность материи и конечное торжество человеческого разума. Когда свояченица-Лидочка только познакомилась с Кульковым, Прохор Филиппович, ещё не предубеждённый против людей науки, внял настояниям супруги, пригласив инженера в депо продемонстрировать сотрудникам что-нибудь «эдакое», но обязательно атеистически

выверенное. Сказано — сделано. Прочитав лекцию о свойствах электромагнитных излучений, настолько мудрёную, что зал уважительно притих, воодушевлённый губошлёп перешёл к практической части.

— Наверное, каждому знаком, товарищи, обыкновенный солнечный зайчик?

Зрители, одобрительно заулыбались. Тем временем, лектор поймал зеркальцем светлячок, направив его на стеклянную призму, моментально окрасившею подставленный чистый лист бумаги бледной радугой.

— Здесь мы можем наблюдать слагаемые света, из чего видно, что никакого «того света», как вы наглядно убедились, товарищи, в природе не существует. Всё это, поповские враки, используемые реакционным духовенством для запугивания простого народа, — решительно резюмировал очкарик.