Рэйко выяснила, что семья принадлежит к сословию отверженных. Общество сторонилось
— Вы сослужили мне службу, — сказала госпожа Цузуки, — но откуда вы взяли, что я в силах помочь вам?
— Это касается вашего сына, — проговорила Рэйко.
Глаза женщины повлажнели, слезы мгновенно побежали по ее лицу.
— Он все равно женился на ней… Его отец и я от него отказались. Он для нас умер!
Рэйко стало жаль эту женщину, потерявшую сына из-за того, что он нарушил жесткий многовековой запрет. Она пожалела отом, что ее добрые намерения стали причиной семейной трагедии.
— Где он? — спросила она.
— А какое отношение он имеет к вашим проблемам? — вместо ответа спросила госпожа Цузуки.
— Он прислал мне вот что, — сказала Рэйко, доставая из-за пояса письмо.
Взглянув, женщина быстро отвела глаза от строчек, написанных знакомым почерком. И закрыла глаза, словно от боли. Тогда Рэйко стала читать вслух:
— «Госпожа Рэйко, вы злая, назойливая ведьма. Вы разрушили наши жизни. В один прекрасный день я заставлю вас страдать так же, как вы заставили страдать нас».
Госпожа Цузуки обратила на Рэйко испуганный взгляд:
— Вы же не думаете, что мой сын виноват в том, что случилось с вами?
Он не менее вероятный подозреваемый, чем полковник Кубота, и гораздо более вероятный, чем семья клерка, которого казнили за убийство благодаря расследованию Рэйко.
— Он является членом банды, в которую входят люди из свиты правителя Мори. — Такие самурайские банды убивают время тем, что шатаются по городу, пьянствуют, устраивают дебоши и пристают к женщинам. — Через них открывался путь в имение правителя Мори. И он достаточно умен, чтобы разработать совершенный план убийства. Кроме всего прочего, то обстоятельство, что от него отвернулась семья, давало ему еще более весомую причину ненавидеть меня. Как вы думаете? Мог он это сделать?
— Не знаю. — Госпожа Цузуки беспомощно покачала головой. — Я больше не знаю, на что способен мой сын и кто он теперь. Я не видела его целый год, с тех пор как он заявил, что собирается против нашей воли жениться на той женщине и отец потребовал, чтобы он оставил наш дом и больше не возвращался.
— Куда он уехал?
— Не знаю. Но ее семья может знать. Спросите у них.
Сано, Хирата, их детективы и свита собрались в том районе, где Рэйко, по ее словам, встречалась с Лилией и где начались все ее несчастья. Дождевая вода стекала с крыш и балконов; разводы плесени и зеленого мха покрывали потемневшую от сырости и грязи штукатурку стен. На улицах не было ни души, но когда Сано и его люди спешились и начали привязывать своих коней к столбам, из всех окон на них таращились любопытные глаза.
— Это чайный домик — «Хурма», — сказал Хирата, указав на унылую витрину с мокрыми синими занавесками.
Сано, проходя мимо, лишь скользнул по ней взглядом.
— Пока оставим чайный домик в покое.
— Хотите, чтобы мы собрали всех жителей для допроса? — спросил Хирата.
— Это скорее всего поможет не больше, чем прежде. — Сано продолжал идти, минуя лавки и маленькую кумирню.
— Что мы ищем? — спросил детектив Марумэ.
— Пока точно не знаю, — отозвался Сано. — Я узнаю, когда увижу это.
Он настроил себя на то, что его окружало. Чутье подсказывало ему, что ответы находятся именно здесь. Он направил свой разум во всех направлениях сразу. Он вдыхал запах ночных горшков в переулках, вслушивался в голоса, бормочущие в домах молитвы, вылавливал привкус чеснока в угольном дыму, который поднимался от кухонь. Он ощущал новую надежду, шагая по улице, готовый ко всему, что могло встретиться ему на пути.
Его люди молча следовали за ним. Они подошли к лавке в середине квартала; дверь ее была чуть приоткрыта. Она, казалось, манила Сано. Он подошел к дому и, стоя под свисающими скатами, заглянул внутрь. Хирата и детективы стали смотреть через его плечо.
Это был магазин писчебумажных принадлежностей, заполненный кисточками для письма, чернильными камнями, керамическими сосудами для воды, футлярами для свитков и пачками бумаги. За столиком сидел пожилой мужчина. Напротив него застыла на коленях молодая женщина.
— Ребенок заболел простудой, но теперь ему лучше, — говорила женщина. — Муж много работает. Я здорова, но скучаю по вас. — Старик записывал ее слова, а она продолжала диктовать: — Пока до свидания. С любовью, ваша дочь Эмико.