Красная книга

Тот, у его есть успехи и провалы в некоем таланте, падает жертвой веры в то, что он — дар. Потому он так часто оказывается дураком. Особый дар — нечто вне меня. Я не то же, что он. Природа дара никак не связана с природой человека, несущего его. Он часто живет за счет характера своего носителя. Его характер отмечен недостатками дара, востину, даже через его противоположность. Следовательно, он вечно не на высоте своего дара, а под ним. Если он примет своего другого, то сможет нести дар без недостатков. Но если он хочет лишь жить своим даром и, следовательно, отвергает другого, он переступает черту, ведь по сути его дар внечеловеческое и природное явление, чем сам он не является. Весь мир видит его ошибку, и он становится жертвой его насмешек. И он говорит, что другие осмеивают его, а ведь лишь пренебрежение другим делает его нелепым.

Когда Бог входит в мою жизнь, я возвращаюсь к своей нищете ради Бога. Я принимаю ношу нищеты и ношу все свое уродство и нелепость, а также все предосудительное во мне. Так я избавляю Бога от всякого смятения и абсурда, которые могут случиться с ним, если я не приму это. Так я уготовляю путь делам Бога. Что должно случиться? Была ли темнейшая бездна опустошена и истощена? Или что стоит и ждет здесь, неминуемое и раскаленное докрасна? [Image 117] [164]

Какой огонь не был затушен и какие уголья еще пылают? Мы принесли неисчислимые жертвы темным глубинам, и они требуют еще. Что за безумное желание моления об удовлетворении? Чьи это безумные крики? Кто среди мертвых так страдает? Идите сюда и испейте крови, чтобы вы могли говорить. [165]Почему ты отвергаешь кровь? Ты хочешь молока? Или красный сок винограда? Может, ты бы предпочел любовь? Любовь к мертвому? Полюбить мертвого? Возможно, тебе нужны семена жизни для увядшего тысячелетнего тела преисподней? Непристойное инцестуозное вожделение мертвых? Нечто, от чего леденеет кровь. Тебе требуется похотливое смешение с трупами? Я говорю о «принятии» — но ты требуешь «овладеть, объять, сочетаться»? Тебе нужно осквернение мертвых? Тот пророк, говоришь ты, лег над ребенком, приложил свои уста к его устам, и свои глаза к его глазам, и свои ладони к его ладоням, и простерся на нем, и согрелось тело ребенка. И встал и прошел по горнице взад и вперед; потом опять поднялся и простерся на нем. И чихнул ребенок раз семь, и открыл ребенок глаза свои. Таким должно быть твое принятие, так должен ты принимать, не прохладно, без снисхождения, не бездумно, не раболепно, без самоистязания, но с удовольствием, именно с этим сомнительным нечистым удовольствием, чья сомнительность позволяет ему соединиться с высшим, с тем свято-проклятым удовольствием, о котором ты не знаешь, благодетель это или порок, с тем удовольствием, что похотливо отталкивающе, полно распутного страха, сексуальной незрелости. Мертвых пробуждают этим удовольствием.

Твое низшее пребывает во сне, похожем на смерть, и ему нужно тепло жизни, что содержит неразделимые и неразличимые добро и зло. Таков путь жизни; тебе не назвать ее ни доброй, ни злой, ни чистой, ни нечистой. Ибо это и не цель, а путь и переход. Это также болезнь и начало восстановления. Это мать всех омерзительных деяний и исцеляющих символов. Это самая изначальная форма творения, самое первое темное стремление, что проходит по всем тайным скрытым местами, темным проходам, с бесцельной правомерностью воды и из неожиданных мест в рыхлых песках, набухает в прекрасных провалах, чтобы оплодотворить сухую землю. Это самый первый, тайный учитель природы, учащий растения и животных самым поразительным и в высшей степени хитрым навыкам и трюкам, которые нам едва ли понять. Это великий мудрец, обладающий сверхчеловеческим знанием, владеющий величайшей из наук, приводящий рассеяние к порядку, предсказывающий будущее из неуловимой полноты. Он змееподобный, бренный и благотворный, чудовищно и абсурдно демонический. Это стрела, что вечно попадает в слабейшее место, вырвавшийся корень, что открывает запечатанные сокровищницы.