Красная книга

Он: «Нет, она точно одобрила бы их, но ничего не знала о моих намерениях. К сожалению, убийство было раскрыто, и я был приговорен к смерти».

Я: «Ты встретил своих родственников по ту сторону?»

Он: «Это странная и невероятная история. Я подозреваю, что я в Аду. Иногда кажется, что моя жена тоже здесь, а иногда я не уверен, как не уверен и в самом себе».

Я: «Каково это? Скажи мне».

Он: «Время от времени она, кажется, говорит со мной, и я отвечаю. До сих пор мы не говорили ни об убийстве, ни о наших детях. Мы лишь говорим о том, о сем, только об обыденных вещах, небольших проблемах повседневности, но совершенно безлично, словно мы больше не имеем отношения друг к другу. Но истинная природа вещей ускользает от меня. Родителей я вообще не вижу; думаю, я еще встречу свою мать. Мой отец однажды был здесь и сказал что-то о своей трубке, которую где-то потерял».

Я: «Но как ты проводишь время?»

Он: «Я думаю, здесь с нами нет времени, так что нечего проводить. Вообще ничего не происходит».

Я: «Разве это ужасно скучно?»

Он: «Скучно? Я никогда об этом не думал. Скучно? Возможно, но здесь нет ничего интересного. На самом деле, тут все одно и то же».

Я: «Разве дьявол тебя не мучает?»

Он: «Дьявол? Никогда его не видел».

Я: «Ты пришел с той стороны, и тебе нечего сообщить? Мне трудно в это поверить».

Он: «Когда у меня еще было тело, я думал, как было бы интересно поговорить с кем-то из мертвых. Но теперь такая перспектива для меня ничего не значит. Как я сказал, все здесь безличное и исключительно фактическое. Насколько я знаю, вот что они говорят».

Я: «Уныло. Думаю, ты в глубочайшем Аду».

Он: «Мне все равно. Думаю, теперь я могу идти, не так ли? Прощай».

Неожиданно он исчез. Но я повернулся к змее [259]и сказал: «И что должен означать этот скучный гость с той стороны?»

З.: «Я встретила его там, беспокойно шатающегося вокруг, как и все остальные. Я выбрала его как одного из лучших. Он поразил меня как хороший пример».

Я: «Но неужели потустороннее столь бесцветно?»

З.: «Похоже, да; там не было ничего, кроме движения, когда я пробиралась. Все вздымается туда и сюда по мрачному пути. Там вообще нет ничего личностного».

Я: «Так что тогда с этим проклятым личностным качеством? Сатана недавно произвел на меня сильное впечатление, он был будто бы квинэссенцией личностного».

З.: «Еще бы, он ведь вечный противник, и к тому же ты никогда не сможешь примирить личностную жизнь с абсолютной».

Я: «Эти противоположности нельзя объединить?»

З.: «Это не противоположности, а просто различия. Настолько же день противоположен году, а бушель — локтю».

Я: «Это многое объясняет, но несколько скучно».

З.: «Так всегда, когда говорят о потустороннем. Оно продолжает опустошать, особенно с тех пор, как мы уравновесили противоположности и поженились. Я думаю, мертвые скоро исчезнут».

[H1 176] [2] Дьявол — это сумма тьмы в человеческой природе. Тот, кто живет в свете, стремится стать образом Бога; тот, кто живет во тьме, стремится стать образом дьявола. Поскольку я хотел жить в свете, солнце вышло для меня, когда я прикоснулся к глубинам. Они было темны и змееподобны. Я соединился с ними и не подчинил их. Я принял на себя унижение и покорность перед самим собой в том, что принял природу змеи.

Если бы я не стал подобным змее, дьявол, сущность всего змееподобного, сохранил бы эту часть власти надо мной. Это дало бы дьяволу господство, и он бы заставил меня заключить с ним пакт, как он уже ловко обманул Фауста. [260]Но я опередил его, соединившись со змеей, как мужчина соединяется с женщиной.

Так я лишил дьявола возможности повлиять, которая проходит только через змеиность, [261]которую обычно приписывают дьяволу, а не себе. Мефистофель — это Сатана с учетом моей змеиности. Сам Сатана — квинтэссенция зла, обнаженная и потому не соблазняющая, даже не умная, чистое отрицание без всякой убеждающей силы. Потому я защитился от его разрушающего влияния, схватил его и крепко опутал. Его потомки служили мне, и я принес их в жертву мечом.

Так я построил прочную структуру. Так я сам обрел стабильность и длительность и смог выдержать неустойчивость личного. Потому бессмертный во мне спасен. Вытащив тьму с той стороны к свету дня, я опустошил свое потустороннее. Потому требования мертвых исчезли, так как они были удовлетворены.

Мертвые мне больше не грозили, ведь я принял их требования, хотя принял змею. Но с этим я также привнес в свой день нечто от мертвых. И это было необходимо, ведь смерть — самая долгая из всех вещей, и ее нельзя отменить. Смерть дает мне длительность и твердость. Пока я хотел удовлетворить только мои собственные требования, я был личностен и потому жил, ощущая мир. Но когда я осознал требования мертвых во мне и удовлетворил их, я позабыл прежние личностные устремления и мир должен был принять меня за мертвеца. Ибо великий холод приходит ко всякому, кто в преизбытке своих личностных стремлений осознал требования мертвых и хочет удовлетворить их.