Я: «Моя белая птица, полагаю, ты не можешь найти путь назад? Ты поднялась и улетела, потому что не могла жить со мной? Ах, Саломея! Вот она идет. Иди ко мне, Саломея! Еще одна ночь прошла. Я не слышал твой плач, но я повешен и все еще вишу».
Сал.: «Я больше не плакала, ведь добрая удача и неудача уравнялись во мне».
Я: «Моя белая птица покинула меня и еще не вернулась. Я ничего не знаю и ничего не понимаю. Это связано с короной? Говори!»
Сал.: «Что мне сказать? Спроси себя».
Я: «Я не могу. Мой разум как свинец, я могу лишь завывать о помощи. Я не могу понять, падает ли все или стоит неподвижно. Моя надежда в моей белой птице. О нет, неужели белая птица значит то же, что повешение?»
Сатана: «Примирение противоположностей! Равные права для всех! Глупцы!»
Я: «Я слышу щебетание птицы! Это ты? Ты вернулась?»
Птица: «Если ты любишь землю, ты повешен; если любишь небо, ты паришь».
Я: «Что такое земля? Что такое небо?»
П.: «Все, что под тобой — земля, все над тобой — небо. Ты летишь, если стремишься ко всему, что над тобой; ты повешен, если стремишься к тому, что под тобой».
Я: «Что надо мной? Что подо мной?»
П.: «Над тобой все, что прежде тебя и свыше тебя; под тобой то, что относится к тебе».
Я: «И корона? Разреши для меня загадку короны!»
П.: «Корона и змея — противоположности, и они едины. Разве ты не видишь змею, короновавшую голову распятого?»
Я: «Что? Я не понимаю тебя».
П.: «Какие слова для тебя принесла корона? «Любовь никогда не перестает» — это тайна короны и змеи».
Я: «Но Саломея? Что случится с Саломеей?»
П.: «Видишь ли, Саломея — это то, что ты есть. Лети, и она вырастит крылья».
Облака разорваны, небо полнится багровым закатом завершившегося третьего дня.
[278]Солнце тонет в море, и я скольжу с ним с верхушки древа к земле. Медленно и мирно наступает ночь.[2] Страх овладел мной. Кого вы принесли в горы, кабиры? И кого в вас я принес в жертву? Вы завалили меня собой, обратили в башню на неприступных утесах, обратив меня в мою церковь, мой монастырь, мое место казни, мою тюрьму. Я заперт и приговорен внутри себя. Я собственный жрец и паства, судья и осужденный, Бог и человеческое жертвоприношение.
Какую работу проделали вы, Кабиры! Вы породили жестокий закон из хаоса, который не отменить. Это понято и принято.
Завершение тайной операции приближается. Что я видел, я описал в словах, как мог. Слова бедны, и красота им не присуща. Но прекрасна ли истина, а красота — истинна?
[279]Можно говорить прекрасными словами о любви, но о жизни? И жизнь стоит превыше любви. Но любовь — неизбежная мать жизни. Жизнь нельзя принудить к любви, а любовь — к жизни. Пусть любовь подвергнется мучениям, но не жизни. Пока любовь беременна жизнью, ее следует уважать; но если она породила жизнь, она обращается в пустую оболочку и угасает в быстротечности.
Я высказываюсь против матери, породившей меня, я отделяю себя от порождающего лона.
[280]Я больше не говорю ради любви, но ради жизни.Слово стало для меня тяжелым, и оно едва способно освободиться от души. Бронзовые двери закрылись, огни выгорели и покрылись пеплом. Источники высохли, и где были моря, теперь сухие земли. Моя башня стоит в пустыне. Счастлив тот, кто может быть отшельником в своей пустыне. Он выживет.
Не сила плоти, а сила любви, должна быть сломлена ради жизни, поскольку жизнь стоит превыше любви. Человеку нужна мать, пока его жизнь развивается. Затем он отделяется от нее. И потому жизни нужна любовь, пока он развивается, затем она освобождается от нее. Отделение ребенка от матери трудно, но отделение жизни от любви труднее. Любовь ищет владеть и удерживать, но жизни нужно больше.
Начало всех вещей — любовь, а бытие всех вещей — жизнь.
[281]Эта разница ужасна. Почему, о дух темнейших бездн, ты заставляешь меня сказать, что каждый любящий не живет, а каждый живущий не любит? Я всегда считал иначе! Все должно быть обращено в свою противоположность? [282]Будет ли море там, где стоит храм ’а? Погрузится ли этот тенистый остров в глубочайшую почву? В водоворот уносящего потопа, который ранее поглотил всех людей и земли? Будет ли дно моря там, где возвышается Арарат? [283]Что за омерзительные слова ты бормочешь, немой сын земли? Ты хочешь разлучить мои объятия с душой? Ты, мой сын, ты пролезаешь между ними? Кто ты? И кто дал тебе силу? Все, к чему я стремился, все, чего я добился, ты хочешь снова обратить все это и уничтожить? Ты сын дьявола, враждебный всему святому. Ты становишься непреодолимым. Ты пугаешь меня. Дай мне быть счастливым в объятиях моей души и не нарушай мир храма.
Прочь, ты пронзаешь меня парализующей силой. Ибо я не хочу твоего пути. Паду ли я безжизненным к твоим ногам? Ты, дьявол и сын дьявола, говори! Твое молчание невыносимо и полно ужасного отупления.