Красная комната

— Я, может быть, мешаю, господин коммерсант?

— Нет, нисколько! Как вы думаете, господин Лундель, мы можем быть готовыми к завтрашнему дню?

— А разве необходимо, чтобы завтра было готово?

— Необходимо! В яслях будет банкет, который я даю, и моя жена хочет передать мой портрет обществу, чтобы его повесили в столовой.

— Тогда не будет помехи,— ответил Лундель и достал мольберт с почти готовым холстом из маленького чуланчика.— Если вам угодно будет немного попозировать мне, господин коммерсант, то я сделаю последнее мазки.

— Охотно! Охотно! Пожалуйста!

Фальк сел на стул, скрестил ноги, принял позу государственного человека и изобразил благородство на своем лице.

— Пожалуйста, говорите, господин коммерсант. Ваше лицо и так достаточно интересно, но чем больше нюансов характера оно проявит, тем лучше!

Фальк довольно улыбнулся, и блеск удовольствия осветил его грубые черты.

— Господин Лундель, вы обедаете у меня на третий день праздника.

— Благодарю вас…

— Там вам представится случай изучить лица весьма достойных людей, быть может, более заслуживающих чести быть увековеченными на холсте.

— Быть может, я буду иметь честь писать их портреты?

— Конечно, если я замолвлю за вас словечко.

— О, вы думаете?

— Уверяю вас!

— Я вижу новую черту, пожалуйста, сохраните это выражение. Так! Прекрасно! Боюсь, нам придется провести за этим делом целый день, господин коммерсант. Надо сделать еще много мелочей, которые открываются только постепенно. Ваше лицо богато интересными чертами.

— Тогда мы можем где-нибудь вместе пообедать. И мы можем встречаться почаще, господин Лундель, чтобы вы имели возможность лучше изучить мое лицо для второго издания, иметь которое никогда не мешает. Я должен признаться, что немногие люди произвели на меня такое благоприятное впечатление, как вы, господин Лундель…

— О, помилуйте!

— И должен сказать вам, что я имею острое зрение и хорошо отличаю правду от лести.

— Это я заметил сразу,— отвечал Лундель бессовестно.— Моя специальность научила меня судить о людях.

— У вас есть меткость взгляда! Правда, не каждый может судить обо мне. Например, жена моя…

— Этого нельзя и требовать от женщин.

— Нет, конечно! Но не могу ли я предложить вам стакан портвейна?

— Благодарю вас, господин коммерсант, но мой принцип — ничего не пить за работой…

— Это правильно! Я уважаю этот принцип — я всегда уважаю принципы, в особенности когда разделяю их.

— Но когда я не работаю, я охотно выпиваю стаканчик.

— Совсем как я!

Часы пробили половину первого. Фальк вскочил.

— Извините меня, я должен на мгновение удалиться по делам, но я вскоре вернусь!

— Пожалуйста, пожалуйста! Дела прежде всего!

Фальк оделся и ушел; Лундель остался один в конторе.

Он закурил сигару и встал перед портретом. Кто наблюдал бы его лицо, не смог бы узнать его мыслей, ибо он уже настолько изучил искусство жизни, что не доверял своих мыслей даже уединению; да, он боялся объясниться даже с самим собою.

XXIV

Сидели за десертом. Шампанское искрилось в бокалах, отражавших лучи люстры в столовой Николауса Фалька. Арвиду со всех сторон любезно жали руки, говорили комплименты и пожелания, предостережения и советы; все хотели участвовать в его успехе, ибо это был теперь бесспорный успех.

— Асессор Фальк! Честь имею,— сказал председатель Присутствия по делам окладов и кивнул ему через стол.— Вот род поэзии, который я понимаю.

Фальк спокойно принял оскорбительный комплимент.

— Почему вы пишете так меланхолично? — спросила молодая красавица, сидевшая справа.— Можно подумать, что вы несчастно влюблены.

— Асессор Фальк! Позвольте выпить за ваше здоровье,— сказал слева редактор «Серого колпачка», гладя свою длинную русую бороду.— Почему вы не пишете для моей газеты?

— Не думаю, чтобы вы напечатали то, что я напишу,— ответил Фальк.

— Не знаю, что могло бы нам помешать!

— Убеждения.

— Ах! Это не так страшно. Можно сговориться. У нас нет никаких убеждений.

— За здоровье, Фальк! — кричал через стол возбужденный Лундель.— За твое здоровье!

Леви и Боргу пришлось его удерживать, чтобы он не встал и не сказал речь. Он в первый раз был в таком обществе, блестящее собрание и богатое угощение опьянили его; но так как все гости находились в возбужденном состоянии, он счастливым образом не возбудил недружелюбного внимания.

Арвид Фальк ощущал теплые чувства при виде этих людей, опять принявших его в свое общество, не потребовав объяснений или извинений. Он чувствовал себя уверенно, сидя на этих стульях, составлявших часть его родного дома; растроганный, узнал он старый сервиз, который раньше вынимался только раз в год. Но большое количество новых людей рассеивало его; он не доверял их любезным лицам; они, правда, не желали ему никакого зла, но их благоволение зависело от обстоятельств.