Красная комната

— Он должен был написать отречение от жены, — мрачно сказал Вадим.

— Наверняка написал! Иначе его бы не выпустили на запад, да и в Советском Союзе он не сделал бы карьеры придворного совкового художника, — усмехнулся Артем.

— Значит, этот факт! Первую женитьбу он держал в тайне.

— Однозначно, — кивнул Артем, — особенно если он действительно написал в КГБ отречение.

— Просто невероятно, — Вадим покачал головой. — Но где же записи о ребенке?

С остервенением они принялись листать книгу дальше… И снова не поверили своим глазам! В ЗАГСе было две регистрации: 29 марта 1942 года — Анастасия Мерцалова, 3 ноября 1944 года — Мария Мерцалова.

— Двое детей? — воскликнул Вадим. — У них было две дочери? Я не понимаю! В приют же забрали одну!

— А я не понимаю другое, — подхватил Артем, — почему Мерцалов не отыскал свою дочь, почему он позволил, чтобы она росла в детском доме и даже не попытался вытащить ее оттуда? Что это за монстр такой? Оставить родную дочь в детском доме?! Это же не человек, а чудовище!

— Подожди! — Вадим почувствовал, что голова начинает болеть еще сильней, словно распухая изнутри. — Давай разберемся! Кого забрали в детский дом в 1946 году? Марию или Анастасию? Одной было два года, другой четыре. Забрать могли обеих. Но мы знаем, что забрали только одну девочку. Это та самая женщина, которая умерла в «Горячих Ключах». Одна внучка была у Кровавой Графини. Вроде не было никаких упоминаний о ее сестре… Куда же тогда подевалась вторая девочка?

Они снова принялись листать книгу, но ничего больше не нашли. Начиная с 1946 года записи велись очень неаккуратно, многие данные отсутствовали, строки были перечеркнуты, а некоторые страницы вырваны. Их вырывали неаккуратно, оставляя неряшливые оборванные края. В книге больше не упоминались ни Анастасия, ни Мария Мерцаловы. Но Артем сразу предположил, что информация могла находиться на одной из вырванных страниц.

— Хотел получить разгадку, а нашел загадку еще большую, — растерянно протянул Вадим.

Ребус с двумя детьми не укладывался у него в голове.

— Мы должны поговорить с сыном Мерцалова, Эдуардом, — сообразил Артем, — может, он что-то знает об этом. Все-таки сын! Думаю, это первое, что нам следует сделать.

— Хорошо. Допустим, он знает, но…

— Без «но»! — отрезал Артем. — Я попробую связаться с ним по скайпу и назначить время для нашего разговора. Выясним!

— У меня возникла одна интересная мысль, — сказал Вадим. — Что, если барельеф с повешенной — это работа Якова Мерцалова?

— Тогда кто на барельефе? София? Но ведь ее не повесили! — возразил Артем.

— А если повесили в тюрьме, а мы просто об этом не знаем?

— В советских тюрьмах расстреливали, а не вешали. Нет, не то. Тут все странно, — сказал Артем. — Смотри, какая чушь выходит. Софию арестовывают за связь с немцами, пособничество оккупантам. Теперь понятно, что она делала в закусочной — пыталась содержать двоих детей. Итак, София арестована, детей забирают в детский дом — предположим, что забрали двоих, но в разные детдома. В квартире остается одна сумасшедшая старуха — сама Кровавая Графиня, полностью выжившая из ума. Вопрос: где этот козел Мерцалов?

— Может, на фронте? — предположил Вадим.

— Какой фронт в 1946 году?! И вряд ли он воевал. Не тот это тип. Где он был, когда его детей забирали в детский дом?

— Не мог ничего сделать… — в голосе Вадима звучала явная неуверенность, и он не пытался ее скрывать.

— Глупости! Он мог спрятать детей, выкрасть из детдома, поднять шум, в конце концов. Здесь что-то не то, — хмурился Артем. — Он же вообще ничего не предпринял! Он даже не пытался вернуть дочерей, когда утих шум! Как это назвать? Бред какой-то! Да таких уродов убивать надо!

Артем все не мог успокоиться. У него не было своих детей, но Вадим вдруг понял, что его друг очень трепетно относится к детям. А значит, в глубине души он совсем не тот человек, каким пытается представиться окружающим.

— Может, ему сказали, что дети умерли, — Вадим делал предположения по инерции. Уж слишком мерзкой была реальная картина — отец, который в трудное время бросил на произвол судьбы собственных детей.

— Чушь! — с ходу отрезал Артем. — В советских детских домах такое не практиковали. Да и зачем нужен был такой подлог, если мы прекрасно знаем, что одна из дочерей Мерцалова дожила до старости? И даже если одна из его дочерей умерла и сведения об этом есть на вырванных страницах книги, тогда почему Мерцалов не попытался спасти из детдома вторую дочь? Именно спасти, ведь детдом — это ад!

Вадим устало пожал плечами: загадки росли как грибы после дождя, их становилось все больше и больше…

* * *

В офисе стоял гул. Джин шла навстречу Вадиму с большой кремовой кружкой в руках. Эта кружка всегда стояла на подоконнике в общем зале. Конечно, это была Джин!

Выглядела она, как всегда: черная безрукавка, потертые джинсы, ярко-зеленые волосы. Волосы стояли торчком. Изумрудные пряди сияли при солнечном свете. Сейчас Вадим видел ее всю — до мельчайших черточек. Он пил ее, как нектар, как самый сладкий на свете лимонад.

Джин шла ему навстречу!