Красная комната

Покончив с делами, какие нужно было улаживать у окна, супруга начала приводить в порядок отделанный перламутром стол розового палисандрового дерева, за которым члены правления заслушают годовой отчет. Она стерла пыль с агатовой чернильницы, положила на черепаховую подставку ручку с серебряным пером, повернула печатку с хризопразовой ручкой таким образом, чтобы не было видно купеческой фамилии, и осторожно встряхнула изготовленную из тончайшей проволоки шкатулку для денег, чтобы можно было прочесть стоимость хранившихся в ней ценных бумаг (ее личные деньги на мелкие расходы), после чего отдала последние распоряжения лакею, одетому в парадное платье. Затем она уселась в гостиной, приняв беззаботный вид, чтобы вдруг с удивлением услышать о приходе ее подруги-ревизорши, которая наверняка явится первая, как, впрочем, и оказалось на самом деле. Госпожа Фальк обняла Эвелину и поцеловала в щеку, а госпожа Хуман обняла Эжени, которая встретила ее в столовой, где задержала ненадолго, чтобы спросить ее мнение относительно новой мебели. Однако ревизорша не захотела останавливаться возле похожего на старинную крепость буфета времен Карла XII с высокими японскими вазами, поскольку чувствовала себя сраженной наповал; зато она обратила внимание на люстру, которая показалась ей слишком современной, и на обеденный стол, который, по ее мнению, выбивался из общего стиля; кроме того, она полагала, что олеографиям не место среди фамильных портретов, и ей понадобилось изрядное количество времени, чтобы растолковать госпоже Фальк разницу между написанной маслом картиной и ее цветной репродукцией. Госпожа Фальк то и дело задевала мебель, пытаясь шуршанием своего нового бархатного платья привлечь к нему внимание подруги, но все было тщетно. Потом она спросила госпожу Хуман, как ей нравится новый брюссельский ковер в гостиной, который та нашла слишком кричащим рядом с гардинами, и тогда госпожа Фальк не на шутку рассердилась и вообще перестала о чем-либо спрашивать.

В гостиной они сели за стол и тотчас же ухватились за спасательный круг в виде старых фотографий, сборников стихов и так далее. Потом в руки ревизорши попал небольшой лист розовой бумаги с золотым обрезом, на котором было напечатано: «Оптовому торговцу Николаусу Фальку в день его сорокалетия».

– О, да ведь это стихи, которые читали на том вечере. А кто их автор?

– Один очень талантливый человек. Хороший приятель моего мужа. Его зовут Нистрём.

– Гм! Странно, но я никогда не слышала этого имени. Какой талант! А почему его не было на вечере?

– К сожалению, он заболел, моя дорогая, и не смог прийти.

– Понятно! Ах, дорогая Эжени, какая ужасная история вышла с твоим деверем. Ему сейчас приходится несладко!

– Ради бога, не говори о нем; это позор и несчастье всей семьи; просто кошмар какой-то!

– Да, ты знаешь, было действительно крайне неприятно, когда гости подходили и расспрашивали о нем. Моя дорогая Эжени, представляю, как тебе было стыдно.

Это тебе за буфет времен Карла XII и японские вазы, думала ревизорша.

– Мне стыдно? Извини, пожалуйста, ты хотела сказать, моему мужу было стыдно? – возразила госпожа Фальк.

– Я полагаю, это то же самое!

– Нет, это совсем не то же самое! Я не могу быть в ответе за всех шалопаев, с которыми мой супруг имеет удовольствие быть в родстве.

– Ах, вот жалость, что в тот вечер твои родители тоже были больны. Как себя чувствует сейчас твой дорогой папа?

– Спасибо, хорошо! Очень мило с твоей стороны, что ты обо всех помнишь.

– Нельзя же думать только о себе. Он что, немного прихварывает, этот старый… Как мне называть его?

– Капитан, если тебе угодно.

– Капитан? Помнится, мой муж называл его флаг-шкипером, но это, вероятно, одно и то же. И никого из девиц на вечере тоже не было.

«Это тебе за брюссельский ковер», – думала ревизорша.

– Да, их не было! Они до того капризны, что на них никогда нельзя рассчитывать.

Госпожа Фальк с таким ожесточением листала альбом с фотографиями, что корешок переплета жалобно потрескивал. Она багровела от злости.

– Послушай, моя маленькая Эжени, – продолжала ревизорша, – как звали того неприятного господина, который читал на вечере стихи?

– Ты имеешь в виду Левина, королевского секретаря Левина? Это ближайший друг моего мужа.

– Правда? Гм! Как странно! Мой муж занимает должность ревизора в том же самом ведомстве, где Левин служит нотариусом, я, конечно, не хочу тебя огорчать или говорить неприятные вещи, я никогда не говорю людям то, что их может расстроить, но мой муж утверждает, что дела его плохи и он, безусловно, не слишком подходящее общество для твоего супруга.

– Он так считает? Мне об этом ничего не известно, и я ничего не собираюсь выяснять, потому что, моя дорогая Эвелина, я никогда не вмешиваюсь в дела моего мужа, хотя некоторые только этим и занимаются.

– Извини, дорогая, но я думала оказать тебе услугу, сообщив об этом.

«А это тебе за люстру и обеденный стол! Остается еще бархатное платье!»

– Кстати, – снова заговорила добрая ревизорша, – кажется, твой деверь…

– Пощади мои чувства, ни слова больше об этом аморальном человеке!