Красная комната. Пьесы. Новеллы

– Но я действительно так думаю, хотя вовсе не настаиваю, что всегда прав.

– И вы на самом деле не питаете уважения к своему искусству?

– Своему? А почему я должен питать к нему уважение большее, чем к другим видам искусства?

– И это говорите вы, кто играл такие наполненные величайшим смыслом роли; ведь вы играли Шекспира? Играли Гамлета? Неужели вас не потрясло, когда вы произносили этот удивительно глубокий монолог «Быть или не быть»?

– Что вы подразумеваете под словом «глубокий»?

– Глубокий по мысли, глубокий по идее.

– Объясните мне, что вы усматриваете в этом глубокомысленного: «Покончить с жизнью или нет? Охотно я покончил бы с собой, когда бы знал, что ждет меня потом, уж после смерти, и то же самое свершили б все без исключенья, но этого сейчас не знаем мы и потому боимся расстаться с жизнью». Уж так ли это глубокомысленно?

– Но…

– Подождите! Вам наверняка когда-нибудь приходила мысль покончить с собой? Не так ли?

– Да, вероятно, как и всем!

– Так почему вы этого не сделали? Да потому, что вы, как и Гамлет, не могли на это решиться, ибо не знали, что будет потом. Это что, проявление вашего глубокомыслия?

– Конечно, нет!

– Значит, все это просто банальность. Короче… Густав, как это называется?

– Старо! – послышалось из-за часов, где, по-видимому, только и ждали момента, чтобы подать реплику.

– Да, старо! Вот если бы автор высказался, как он примерно представляет себе нашу будущую жизнь, тогда в этом было бы что-то новое!

– Разве все новое так уж хорошо? – спросил Реньельм, несколько обескураженный всем тем новым, что ему довелось услышать.

– У нового есть, во всяком случае, одно достоинство: то, что оно новое. Попробуйте сами разобраться в своих мыслях, и они всегда покажутся вам новыми. Вы ведь понимаете, что я знал о вашем намерении поговорить со мной еще до вашего прихода, и я знаю, о чем вы меня спросите, когда мы снова заговорим о Шекспире.

– Вы поразительный человек; должен признаться, что все так и есть, как вы говорите, хотя я и не согласен с вами.

– Что вы думаете о надгробном слове Антония у катафалка с телом Цезаря? Разве оно не прекрасно?

– Я как раз хотел спросить вас об этом. И впрямь вы обладаете способностью читать мои мысли.

– Так оно и есть. И ничего особо удивительного тут нет, ведь все люди думают, или, вернее, говорят, примерно одно и то же. Ну так что же здесь такого глубокомысленного?

– Мне трудно выразить…

– А вам не кажется, что это совершенно обычная форма иронического высказывания? Вы говорите нечто прямо противоположное тому, что думаете на самом деле; ведь если как следует наточить острие, то никому не избежать укола. А вы читали что-нибудь прекраснее, чем диалог Ромео и Джульетты после брачной ночи?

– Ах, вы имеете в виду то место, где он говорит, что принял жаворонка за соловья?

– Что же еще я могу иметь в виду, если весь мир это имеет в виду. В общем, довольно заезженный поэтический образ, построенный на внешнем эффекте. Неужели вы всерьез считаете, что величие Шекспира основано на поэтических образах?

– Почему вы разрушаете все, что мне дорого, почему лишаете меня всякой опоры?

– Я выбросил ваши костыли, чтобы вы научились ходить – самостоятельно! И потом, разве я прошу вас следовать моим советам?

– Вы не просите, вы заставляете!

– Тогда вам надо избегать моего общества. Ваши родители, наверно, недовольны вашим решением?

– Конечно! Но откуда вы это знаете?

– Все родители думают примерно одинаково. Однако не преувеличивайте моего здравомыслия. И вообще не надо ничего преувеличивать.

– Вы считаете, что тогда будешь счастливее?

– Счастливее? Гм! Вы знаете кого-нибудь, кто счастлив? Только я хочу услышать ваше собственное мнение, а не чужое.

– Нет, не знаю.

– Но если вы не знаете никого, кто был бы счастлив, то зачем спрашиваете, можно ли стать счастливее?.. Значит, у вас есть родители! Очень глупо иметь родителей!

– Как так? Что вы хотите сказать?

– Вам не кажется противоестественным, что старое поколение воспитывает молодое и забивает ему голову своими давно отжившими глупостями? Ваши родители требуют от вас благодарности? Правда?

– Разве можно не быть благодарным своим родителям?