Красная королева

Елизавета вскочила; ее грудь бурно колыхалась, глаза метали молнии. Ее рука совсем было коснулась сонетки, но она не решилась позвонить, так как Дэдлей не только не испугался ее угрозы, а, наоборот, только презрительно рассмеялся.

– Милорд, если бы я не думала, что вы вне себя, то это оскорбление стоило бы вам головы! – воскликнула она.

– Я ничего другого и не желаю! Ваше издевательство для меня ужаснее смерти. Если вы думали, что я дерзко забылся перед вами, когда ползал вчера на коленях, то вы могли отдать меня под суд. Но вы, как женщина, простили меня для того, чтобы иметь возможность поиздеваться надо мной, а это недостойно Елизаветы, нет, недостойно! Я смеюсь над вашим гневом, потому что знаю, что вы понимаете меня, хотя и притворяетесь, будто мои слова непонятны для вас.

– Дэдлей, вы только доказываете мне, насколько я забылась, насколько жестоко должна королева поплатиться своей гордостью, если она хоть немного поддастся женской слабости. С вашей стороны было бы благороднее пощадить меня и избавить от этого признания. Вы должны были почувствовать, что и мне самой стоило жестокой борьбы сказать вам: «Дэдлей, полюбите другую». Я-то вас хорошо понимаю, но вы не понимаете меня!..

Он бросился к ее ногам; как ни мягко звучали последние слова, но в них слышалась такая решимость, что он не мог сомневаться в крушении всех своих честолюбивых надежд.

– Елизавета, – шепнул он, прижимая к своим губам край ее платья, – вы правы, называя меня безумным; только безумец мог надеяться на то, на что надеялся я. Простите несчастному, который забылся на мгновение и в глубоком страдании произнес слова, за которые не может отвечать.

– Встаньте, Дэдлей! Довольно! И так было слишком много всяких объяснений. Я, как королева, не хочу краснеть перед вами. Я назвала свое требование жертвой и просила вас принести ее мне. Издевательство заключалось бы в том, если бы вам приказывали, а я просила вас! Я буду вдвойне уважать вас, если мне никогда не придется раскаиваться в том, что я позволила вам забыться в моем присутствии. Отправляйтесь в Шотландию, милорд, прошу вас об этом!

Дэдлей прижался губами к протянутой ею руке и произнес:

– Ваше величество, вы могли потребовать от меня даже чести, а не только разбитого сердца. Когда вы прикажете отправляться в путь?

– Государственный канцлер передаст вам мой указ. Прощайте, Дэдлей!

Он еще раз страстно прижался к ее руке и затем бросился вон из комнаты.

Елизавета с глубоким волнением смотрела ему вслед, но в ее взоре было больше торжества, чем страдания.

– Это была борьба, – пробормотала она, – но я все-таки победила. Леди Кильдар неудачно попророчествовала, заявив мне, что когда-нибудь любовь сломит и мою гордость. У меня гордость сломила любовь.

III

Когда Елизавета появилась в зале заседания совета министров, ее лицо сияло торжеством. Она заявила членам совета, что выбрала графа Лейстера в супруги шотландской королеве.

Один из членов совета осведомился, не позаботилась ли она о том, чтобы дать Англии короля, который мог бы обеспечить наследника престола.

– Милорды, – ответила Елизавета с гордой усмешкой, – посланник испанского короля испытывает мое терпение, продолжая дожидаться ответа, хотя я уже несколько лет тому назад дала ему таковой и не собираюсь менять его. Вообще, милорды, я бы любому иностранному принцу предпочла английского лорда, но в настоящий момент я еще не решилась, выйду ли замуж или нет. Если я выберу такого, который будет иметь хоть малейшее влияние на дела, то, благодаря женитьбе на мне, он получит достаточно власти, чтобы употребить это влияние во зло. Поэтому я твердо решила, в случае, если выйду замуж, не уступать будущему супругу ничего из своих прав, власти, имений и средств, предоставив ему единственную заботу о доставлении Англии наследника престола. Хотя вы часто предостерегаете меня от избрания в мужья одного из подданных, но в этом случае я не послушаю ваших советов. Но, нужно сказать, стоит мне подумать о замужестве, как все сердце разрывается у меня от боли, так как брак совершенно противен моей природе, и только благо моих верноподданных может вынудить меня на подобный шаг.

Елизавета говорила все с величием правительницы, сознающей, что она поборола в себе человеческие слабости. Теперь же она еще одерживала двойную победу над своей единственной соперницей: как королева и как женщина; она давала ей в мужья человека, бывшего всецело во власти ее, Елизаветы, чар. Ведь она не любила его пламенем разбушевавшихся страстей или скорбью тоскующего сердца; просто ее самолюбию льстило, что понравившийся ей человек упал к ее ногам, и только поэтому она стерпела дерзкое обращение Дэдлея. Она не потерпела бы, чтобы ее рыцарь винчестерского турнира, единственный человек, заставивший быстрее биться ее сердце, с обожанием отнесся к ее сопернице; теперь же она могла гордо и победоносно распоряжаться судьбой этого человека – он был ее рабом.

IV