«Она гонит меня, как лакея? Неужели я даже недостоин ее ненависти? – с отчаянием подумал он. – В таком случае она только шутила со мною, а я, глупец, не понял этого и не воспользовался вовремя, вместо того чтобы вздыхать у ее ног! Она не присуждает меня к изгнанию! Не желает ли она, чтобы я танцевал на ее свадьбе? Быть может, она рассчитывает показать своему супругу дурака, который годами изнывал, ловя ее улыбку, а она кокетничала и играла с ним, как с куклой, то прижимая к груди, то попирая ногами!»
Все кипело в нем, он готов был размозжить свою голову о холодный мрамор.
Вошел слуга и подал ему завтрак.
– Господин маркиз! – шепнул хитрый француз, принимая таинственное выражение лица.
– Что тебе?
– Господин маркиз, пока я доставал вино из погреба, на табурет, под чан, было положено письмо.
– Кем?
– В комнате никого не было, когда я вернулся. Но письмо адресовано вам.
Боскозель быстро схватил записку. Это был тонкий сверток, запечатанный воском; оттиск печати был сделан слабо, с очевидной целью, чтобы герб не был узнан. Почерк, по-видимому, был подделан.
«Смелость, – так гласили строки на французском языке, – оскорбляет, когда она не соединяется с осторожностью. Нескромная любовь отвергается вдвойне, если тайная не умеет найти пути к достижению цели. Неудавшаяся попытка отнимает мужество надеяться на более счастливый результат и заставляет пострадавшего прийти к решениям, быть может, не соответствующим его сердечному влечению. Настоящий кавалер не должен бы предпринимать ничего без уверенности победить или пасть. Сожгите эту записку! Она написана лицом, которое видело, как плакали прекрасные глаза».
При чтении этой записки кровь кипела в жилах Боскозеля, лоб горел, а сердце бешено билось в груди.
«Она любит меня! Это пишет доверенное лицо, которое видело, как она плакала! – думал он. – О, как я глуп в своем отчаянии!.. Разве она не должна была притворяться перед Сэйтон, Филли и всеми? Она не осмеливается протянуть мне руку, но ее сердце принадлежит мне; она страдает, как и я, а я, несчастный, не решаюсь рискнуть своей жизнью, чтобы прижать ее к своей груди, и мой ум не находит средства встретиться с ней наедине?!»
Немного спустя Кастеляр, которого еще недавно на аудиенции видели замкнутым, мрачным и убитым, прошел мимо придворных с гордо поднятой головой, приказал оседлать себе лошадь и вскачь понесся из ворот дворца.
На следующую неделю предполагалась соколиная охота, которая должна была состояться в графстве Файф. Весь двор занялся приготовлениями, желая показаться во всем своем блеске; лэрды выписали своих сокольничих, пажи щеголяли новыми костюмами; из соседних замков были приведены самые породистые кони, каждый хотел выказать свое великолепие, своей роскошью затмить другого. Кастеляр единственный, казалось, не думал готовиться к охоте; каждый день во время аудиенции, при каждой встрече с Марией Стюарт, его видели мрачным, молчаливым, словно страшное несчастье тяготело над ним, а Мария никогда не удостаивала его ни словом, ни взглядом. Каждый догадывался о какой-то вине с его стороны, которую он должен был искупить смиренным раскаянием.
День охоты наступил: это было 14 февраля 1563 года. В замке Голируд весело зазвучали охотничьи рога, площадь перед дворцом наполнилась придворными лакеями и пажами в великолепных костюмах; породистые, разукрашенные золотом и бархатом кони нетерпеливо били землю копытами. Наконец появилась королева, окруженная своими дамами и придворной знатью, среди которой находились: граф Мюррей, Черный Дуглас, епископ росский, английский посол лорд Рандольф и много других благородных и родовитых рыцарей; недоставало только Кастеляра. Он стоял у окна, за шелковой драпировкой, весь бледный, и его глаза страстными, пожирающими взорами следили только за королевой.
Блестящий поезд покинул дворец; охота должна была продолжаться три дня; вслед за двором последовала королевская кухня, весь обоз с винами, буфетчиками, поварами, егерями, пажами и сворами собак. Резкие звуки рогов затихли, в замке Голируд водворилась тишина.
Тогда Кастеляр выбрался на двор, оседлал свою лошадь и несколько минут спустя исчез.
Охотничий замок в Бурнтислэнде был расположен среди леса. Высокая башня завершала с восточной стороны старинное здание, зубчатые стены которого мрачно высились над темной листвой вековых деревьев. В большой столовой все было заготовлено к пиршеству: там стояли золотые блюда, охотничьи кубки и бокалы; проворные руки работали на кухне, громадные туши жаркого висели на вертелах над раскаленными очагами; ждали знака, возвещающего приближение охотничьего поезда, и никто не обращал внимания на вход в башню; однако последний охранялся стрелком из королевской гвардии, прибывшей заранее для несения службы в замке.
Стрелок был тот самый, который принес графу Мюррею известие о первом дерзком покушении Кастеляра.
Какой-то человек выступил из леса и стал робко озираться вокруг; он, по-видимому, был ошеломлен, увидев стрелка, но вдруг, решившись, быстро подошел к нему и тихо спросил:
– Вы узнаете меня?